На златом престоле - Олег Яковлев

Говорил Коснятин вроде правильно, убедительно, защищал Вышату с Гремиславом. Думалось Ярославу, что, в самом деле, какой смысл Серославичу их выгораживать. Он почти согласился с Коснятином. Почти... Всё же оставались сомнения. Коснятину он не верил до конца. Видел, чуял, что перед ним не простой горластый вятший, какими были Домажир, или Лях, или многие иные бояре, а человек более значительных дел и замыслов.

«Следить за ним надобно, — пронеслось в голове. — И за Вышатой с иными тоже».

Ничего не ответив сыну Серослава, перевёл князь разговор на другое.

— Тёмные дела в Галиче творятся. Не уразумею, кто и зачем убил боярыню Млаву.

Он заметил, как лицо Ольги покрылось красными пятнами. С трудом скрывала княгиня волнение. Не хотела она, чтоб узнал князь правду.

Коснятин внезапно рухнул перед Ярославом на колени.

— Виновен аз, княже! Мои гридни её порешили. Случайно вышло. Послал я людей своих в загородный дом её, велел споймать лиходейку. Ну, а на дворе её подручники оказались. Сошлись, стали сабельками помахивать. Ну, а она ж баба бойкая, вмешалась, стала орать. Ратный мой в толчее её и... Потом со страху в Лукву её и кинули.

Убедительно рассказывал боярин. Ни к одному слову его не мог Ярослав придраться. Серые же с голубинкой раскосые глаза Ольги смотрели на Коснятина с благодарностью. Выгородил её боярин, взял вину на себя, не позволил, чтоб прослыла княгиня галицкая убивцей. Зачем он так поступил — об этом Ольга не думала.

Ярослав приказал Коснятину встать с колен. Промолвил глухо:

— Что было, то и было. Не нам об этой злой бабе сокрушаться. Осторожней только пускай в другой раз твои люди будут, боярин. Нечего оружьем размахивать. Ступай теперь. Да, вот что. Забыл вовсе. Погоди-ка, Серославич. И ты, Ольгушка, послушай. Готовит на нас рать Давидович. С часу на час вестника жду из стольного. Мстислав Волынский упреждён. Так вот. Поручаю тебе, Коснятин, дружину вести Галицкую. Воевода ты добрый, не в одной переделке бывал. Со Мстиславом и братьями его выступите заедино на Киев, опередите хищника черниговского. Я же в Галиче пока останусь. Сам видишь, не мирно здесь. Боюсь новой крамолы боярской. Ну, всё вроде сказал, что хотел. Оставьте меня теперь.

...В переходе Ольга тихо шепнула Коснятину:

— Спаси тебя Бог, боярин. Не выдал, не сказал правды. Ведай: умеет дочь великого князя Юрия ценить преданность. Равно как и карать за измену.

Улыбка играла на пурпурных устах Ольги. А Коснятин вспоминал бездыханное тело заколотой Млавы. Жутковато стало ему после слов княгини. Приложив руку к сердцу, он поклонился ей и быстро простился.

...Вечером вызвал к себе Ярослав Семьюнку. Отрок только недавно вернулся из Кучельмина. Готовился он сыграть в скором времени свадьбу, но, слушая Осмомысла, понимал с горечью, что венчание придётся отложить.

— Ведаешь, Семьюнко, каков Давидович. Надоел он всем своим самохвальством да упрямством. Но, покуда союз княжой порушен из-за глупости Ольговича, грозит он нам из Киева. Опять Берладника к себе привёл, привечает его, спит и видит в Галиче на стол посадить. Иными словами, рать грядёт. Посылаю дружину Мстиславу Волынскому в помощь. Дружину ту Коснятин Серославич поведёт.

— Костька?! — удивился Семьюнко.

— Он самый. Воевода он знатный, да только... Не верю я ему до конца. Вижу, непрост Серославов сын, хитёр, умён. А, стало быть, опасен. Потому поедешь вместе с ним ты. Людей верных неприметно к нему приставь. Чтоб за каждым шагом его следили. С кем говорит, о чём. Ну, понимаешь ведь...

— Ясно дело. Прослежу. Мне-то он тож не шибко доверие внушает. Млаве покойной полюбовником он был, имею сведения. А потом, выходит, её же и выдал с потрохами. Прав ты, княже. Опасный он человек.

— Свадьбу твою отложим на время. Чует сердце, друже: должны мы с ворогами на сей раз управиться...

В декабре, как только установился твёрдый зимний путь, галицкая дружина выступила на соединение с волынянами. Дорога воинства лежала к стольному Киеву. Впереди была война, была кровь, были яростные сшибки.

Древний Белгород[247] — сторожевой город на правом берегу закованного в ледяной панцирь Ирпеня, прикрывал Киев с юго-западной стороны. Не один раз о его крепкие бревенчатые стены и городни, заполненные внутри сырцовым кирпичом, разбивались волны шедших из Польши и Венгрии, с Волыни и из Галича вражьих ратей. Огромные башни с зубчатыми верхами, над которыми гордо реял стяг с Михаилом-архангелом, крутой земляной вал на высоченном холме — поражал город своей мощью и неприступностью. При виде его Коснятин с Семьюнком хмуро переглянулись.

— Может, зря по сей дороге пошли? — осторожно выказал сомнения Серославич. — Встретили бы Давидовича возле Мунарева, загородили ему путь на Галич. Простоим тут топерича, под стенами.

Князь Мстислав, к которому, собственно, и обращался боярин, облачённый в дощатую панцирную броню, в золочёном шишаке с наносником, в алом плаще — корзно поверх лат, в ответ махнул рукой в кольчужной боевой рукавице:

— То ничего! И не такие твердыни брали. Подойдём, поглядим.

Третьи сутки прошли, как получили они известие о том, что Изяслав с дружиной выступил из Киева по южной дороге, сперва в Василёв на Стугне, а оттуда двинулся к Мунареву. Рать у Давидовича была невелика — старик Ольгович отказал-таки ему в помощи и, мало того, призывал мириться с опасным Осмомыслом. Но, как всегда, презрел спесивый и гневный Изяслав советы родичей. Видно, полагал, что он на Руси — главный хозяин, и крепко рассчитывал на своего племянника Святослава Владимировича, которого послал к хану Башкорду, и на половецкую помощь. Как докладывали Мстиславу с Коснятином сакмагоны, идут на подмогу киевскому князю также и торки с берендеями. Выслушав все вести, Мстислав решил обойти противника с севера и выйти ему в тыл, подступить к самому Киеву. Так вот и оказались галицко-волынские рати под стенами Белгорода. Отсюда до стольного оставалось чуть менее двух десятков вёрст.

Звонко ударили в Белгороде колокола. Странным было то, что был это не тревожный зовущий к обороне набат, а праздничный весёлый трезвон.

Коснятин с Семьюнком снова переглянулись. На этот раз во взглядах их скользило недоумение. Красная Лисица первым догадался, в чём дело, и хитро улыбнулся, стряхивая пальцами с усов иней.

— Никак, открыть врата хотят, — тихо пробормотал он, пряча руки в долгие рукава кожуха.

— Может, ты и прав, — задумчиво промолвил Мстислав.

Хлестнув коня, он понёсся вперёд, к своим волынянам. Предстояло держать совет, как быть дальше. К городским воротам помчал, вздымая снег, скорый бирич.

Догадка Семьюнки оказалась верной. Открылись настежь широкие провозные ворота, опустился через ров подъёмный мост на цепях. По нему с хлебом-солью выехали передние городские мужи во главе с посадником Прокопием. Давний сторонник Мономашичей, один из ближайших сподвижников покойного Мстиславова отца, сдал посадник Белгород галицко-Волынскому воинству без боя.