Полтавское сражение. И грянул бой - Андрей Серба

Гордиенко дал время переправиться через реку еще одному батальону, и когда силы русских оказались разделены пополам, велел трубить сигнал атаки. Одновременно с этим его джура пустил в небо дымную ракету, которая служила для Нестулея и Налегая приказом к нападению на противника. Вскочив на подведенного коня, Гордиенко выбрался из оврага и, дожидаясь, когда покидавшие овраг казаки примут боевой порядок, продолжал наблюдение за русскими.

Перед ним был достойный противник — даже внезапное появление в тылу отряда Гордиенко не вызвало в рядах русских паники или сумятицы. Тотчас прекратив переправу, все батальоны выстроились в каре, а четыре орудия на этом берегу, прежде направленные на казаков Нестулея и Налегая, мигом были развернуты стволами в сторону отряда Гордиенко. Прижатые к реке, лишенные маневра, отрезанные от степи русские готовы были принять бой. Что ж, он будет последним в их жизни!

Гордиенко огляделся по сторонам. Казаки его отряда покинули овраг и растянулись широкой лавой, охватив полукольцом и опустевшую переправу, и расположившуюся подле сгоревшего мостка-кладки батарею, и оба пехотных каре справа и слева от нее. А на противоположном берегу речушки, схлынув с холмов, казаки Нестулея и Налегая тоже выстроились лавой, и порывы ветра доносили оттуда протяжное казачье «Слава!».

Повернувшись в седле, Гордиенко оказался лицом к лицу с четырьмя сотниками своего отряда.

— Друже Фрол, — обратился он к казаку с окладистой рыжей бородой и в донской одежде, — тебе брать батарею. Ты, друже Иван, — посмотрел он на сотника в казачьей шапке и жупане, но в русских солдатских сапогах и с драгунским палашом в руке, — ударишь по пехоте в лоб. Вам, братчики, — перевел он взгляд на двух других сотников, — надлежит атаковать ворога вдоль берега с флангов. С Богом...

Гордиенко сознательно бросил на самые опасные участки — в лоб на батарею и на широкие стороны прямоугольников пехотных каре — двести донских казаков-булавинцев и около трехсот русских солдат-дезертиров из бывших драгун. Клянете с пеной изо рта царя-антихриста, велевшего своим воеводам на Дону бить казаков кнутами, резать им губы и носы, вешать на деревьях их младенцев и сильничать девок, жечь церкви и часовни? Докажите свою ненависть не криками в шинке или на майдане, а под жерлами царских пушек! Возмущаетесь жесточайшей муштрой в русской армии, издевательством офицеров-иноземцев, а услышав фамилию «Кэмпбел», закатываете в бешенстве глаза и грозитесь разорвать его на клочки голыми руками? Рвите, но вначале пробейтесь к нему и офицерам-иноземцам сквозь ружейный огонь и частокол штыков! Захватите батарею, вырубите каре — и только тогда Константин поставит вас в один ряд со своими сечевиками.

Лава развернулась для атаки всего в пяти-шести сотнях шагов от противника, но покуда покрыла это расстояние по напоенной водой, засасывающей лошадиные копыта земле, русская батарея успела дать по донцам два залпа, а пехотинцы трижды разрядить по бывшим драгунам мушкеты. Однако это не остановило атакующих — устлав степь перед речушкой человеческими и лошадиными трупами, они достигли батареи и обоих каре и вместе с подоспевшими с флангов сечевиками вступили с противником в ближний бой. Такая же рукопашная схватка закипала и на другом берегу речушки, где в русские каре врубились казаки Нестулея и Налегая.

Следя за боем, вслушиваясь в его звуки, Гордиенко чувствовал, как покидали душу тревога и напряженность последних дней, исчезали терзавшие его чувства неопределенности и недовольства собой. На смену всему этому приходило ощущение облегченности, а мысли обретали обычно присущую ему четкую направленность. Сегодня положен конец его сомнениям и сделан бесповоротный выбор между царем Петром и королем Карлом. Отныне у него один путь — путь борьбы с Московией!

А ведь каких душевных мук стоило ему решение не пустить раду в Запорожье на самотек, чтобы выполнять затем ее приговор, сняв с себя ответственность за любые грядущие события! А во сколько седых волос обошлось ему принятие плана внезапным сильным ударом уничтожить отряд бригадира Кэмпбела, став в глазах царя Петра не меньшим злодеем, нежели гетман Мазепа, и не рассчитывая в дальнейшем на пощаду! А кто сочтет бессонные ночи, когда он пытался постичь, что происходит с Запорожьем в последнее время, почему нет среди казаков былого единства, отчего он, первый среди старшин, больше тяготеет сегодня сердцем к сечевой голытьбе-босоте, а не к ним?

Долго ломал он голову над этими вопросами, и с болью в душе вынужден был признать, что Сечь уже не та, что была при ее основателях и даже несколько десятков лет назад, причем изменилась она совсем не в лучшую сторону. Минули времена, когда под булаву кошевого собирались те, кому дороже всего на свете была воля и кто пуще всех благ мира ценил честь и воинскую доблесть, а землепашество, торговля считались уделом подневольных людей и позором для степного лыцаря-сечевика и занятие ими каралось смертью. Воля, всеобщая выборность власти, боевое братство — вот что объединяло слетавшихся на Сечь удальцов с Украины, России, Польши, Литвы, Дуная, Балкан, делая ее для них родным домом, который они защищали, не щадя жизни, от любого врага, будь им султан-мусульманин, король-католик или православный царь.

Почему и когда это изменилось, и те, для кого испокон веку превыше всего была воля, сегодня готовы добровольно расстаться с ней, подчиниться чужой власти, жить по ее законам? Много размышлял об этом Константин, не раз беседовал с батюшкой сечевого храма и старшинами, слывшими на Запорожье книжниками и грамотеями. В конце концов он пришел к выводу, что червоточинка среди запорожцев появилась во времена короля Стефана Батория, когда в результате проведенной им в 1583 году в Речи Посполитой военной реформы казачество окончательно оказалось разделенным на две части.

Заняв в 1576 году польский престол после бегства во Францию прежнего короля Генриха Анжуйского, Баторий, до этого имевший дело с казаками только как с врагами, на первых порах хотел покончить с ними военной силой, однако события уже следующего года заставили его пересмотреть это решение. Жители города Гданьска не признали Стефана своим королем, считая лучшей кандидатурой австрийского императора Максимилиана, и он направил против них шляхетские и казачьи отряды под командованием коронного гетмана Яна Зборовского. В сражении под Тщевом гданьские войска были разгромлены, потеряв 4527 человек убитыми, несколько тысяч пленными, оставив в руках победителей 6 знамен и богатую добычу.

Действия казаков в сражении были выше всякой похвалы, и Баторий решил поступить в их отношении по-другому: усилить армию Речи Посполитой казачьими полками, несущими службу на постоянной основе, одновременно ослабив оставшееся неподконтрольным королю казачество оттоком из его рядов наиболее образованной, честолюбивой, воинственной части. В результате этого решения появился первый шеститысячный реестр, внесенные в который казаки приобретали статус шляхты и получили определение «подзаконного» казачества. Оказавшиеся вне реестра запорожцы стали «незаконным» казачеством со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это была первая трещина внутри прежде монолитного «вельможного Коша славных низовых казаков», разделившая их на присягнувших на верность Речи Посполитой реестровиков и по-прежнему не признающих над собой ничьей посторонней власти сечевиков, продолжавших жить по старому принципу: «своя воля, своя правда, своя сила». А вот значительная часть реестровиков стала жить другими чаяниями и заботами, мало чем отличавшимися от интересов польской и литовской шляхты. Пользуясь правами мелкопоместной «застенковой» шляхты[54], реестровики постоянно стремились их расширить, и Гордиенко помнит шумные дебаты в Сейме, где делегаты-реестровики добивались, например, разрешения держать посполитых для обработки своей земли и иметь на законном основании при своей особе двух вооруженных, конного и пешего, «подпомощников-вестовых».