Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон

не подразумевала нетрадиционных отношений. (Это относилось к внешнему виду артистов и их бракам, как, например, союз Вячеслава Гордеева и Надежды Павловой.)[683] Он превозносил музыкальный вкус Плисецкой и, понаблюдав за резкими прыжками, которых не могли себе позволить спокойные грациозные танцовщицы, понял секрет ее успеха — невероятную любовь к самой себе. «После первого круга тренировок она отходит на дюйм от зеркала, внимательно смотрит на собственное отражение с теми же проницательностью и беспристрастностью, что и на остальных. Этот невероятный нарциссизм намного превосходит эгоизм, ведь балерина честна сама с собой. Исполнительница рассматривает себя как объект, необходимый для ее искусства»[684].

Она уверенно исполняла свои роли, среди них были Одетта и Одиллия из «Лебединого озера» — по ее расчетам, Плисецкая станцевала их 800 раз, включая 55-й, выпавший на 28 февраля 1953 года, за неделю до смерти Сталина. По легенде вождь присутствовал на спектакле, но танцовщица опровергла этот факт, заметив в предыстории к мемуарам, написанным в 1994 году, что ее бы предупредили, будь генералиссимус в театре тем вечером. Когда глава Советского Союза приезжал в Большой, «туповатые, но неутомимые шпионы» толпами набивались в театр, нервируя его сотрудников. В мечтах балерина надеялась, что «демонический шарм» ее Одиллии послужил поводом смертельного удара, сразившего «лучшего друга рабочих». Плисецкая сожалела, что испытывала страх, когда ей приходилось танцевать перед Сталиным. «Мы все были рабами его тоталитарного террора»[685].

Она самостоятельно пересказала эту историю, не согласившись с официальной версией биографа. В 1994 году артистка вспоминала то нервное выступление, особенно сложное для членов труппы, согласных с режимом, прервавшим жизнь ее отца. Михаил Плисецкий впал в глубокую депрессию после начала репрессий, надеясь, что сможет восстановить доброе имя, и месяцами ожидая расправы. Он побывал в Большом 5 декабря 1936 года на формальном объявлении о принятии новой советской Конституции, но затем внезапно утратил расположение вождя. В чем была его провинность? Плисецкий пытался наладить отношения со своим братом-троцкистом, эмигрировавшим в США. Весной 1937 года показалось, что он прощен, поскольку ему пришло приглашение на празднование Первомая на Красной площади. Одиннадцатилетняя Майя хотела надеть новое платье и пройтись за руку с отцом на параде. Однако перед рассветом «под свинцовой тяжестью быстрых шагов скрипнула лестница». Их квартиру обыскивали под плач беременной матери и маленького брата, пока Майя наблюдала за процессом. «Последнее, что произнес отец до того, как наша дверь закрылась за ним навсегда: „Спасибо Господу, они наконец приняли решение“»[686]. Семье сказали, что Михаил Плисецкий арестован без права переписки на 10 лет. Это означало, что его расстреляли.

Мать балерины избежала казни, но была сослана в лагерь с младенцем на руках. Она пела колыбельные ребенку в камере московской тюрьмы, прежде чем ее отправили в товарном вагоне в Казахстан, где женщина отбывала срок в трудовом лагере для жен врагов народа. В 1939 году Рахиль была помилована и сослана на юг, где преподавала танцы в местных клубах. После ареста родителей Майю приютила ее тетя, танцовщица Суламифь Мессерер. Сначала она получила лишь временное право опеки, так как сталинская система считала детей «врагов народа» опасными для государства. В СССР существовала версия Императорского воспитательного дома, где во времена Медокса жили незаконные дети дворян. Их обучали танцам, театральному искусству и ценностям просвещения, но советские сироты получали образование худшего качества, поскольку основной упор делался на перевоспитание, как предписывал режим.

В ночь, когда исчезла мать Майи, Суламифь танцевала в балете «Спящая красавица» на сцене Большого. Каким-то образом (ни она сама, ни тетя не помнили подробностей) девочка пробралась в театр с младшим братом Аликом. Раздражительный постановщик спектакля заставил детей ждать антракта в гримерке. «Майечка, где твоя мама?» — спросила женщина, выбежав со сцены. «Она сказала, что ее срочно вызвали к папе на Шпицберген, — ответила девочка. — Велела пойти посмотреть на твое выступление»[687]. Суламифь забрала детей в свою комнату в коммуналке. Плисецкая обещала, что будет хорошо себя вести. Ее брат безутешно плакал, не понимая, почему мама забрала с собой младенца, но оставила его. Дядя Асаф Мессерер приютил его, а будущая танцовщица стала жить вместе с Суламифью, добившейся официального права опеки в борьбе против жестоких матрон из сиротских приютов. Майя жила с тетей (которую родственники и друзья звали Митой) до 1941 года, когда Рахиль освободилась и переехала в ту же самую комнату в коммунальной квартире, где ей приходилось спать на кровати вместе с подрастающей дочерью. «Мита спасла меня, — вспоминала Майя. — Я не попала в Воркуту, Освенцим или Магадан. Они мучили меня, но не убили. Не сожгли меня в Дахау. Вместо этого я многое узнала о балете»[688].

Плисецкая, как и полагалось, вступила в комсомол, и одна из газет осветила профессиональный дебют «комсомолки-солистки» 6 апреля 1944 года. Ей было 18 лет, и она танцевала главную партию в «Щелкунчике». «Плисецкая пришла в балетную труппу Большого театра в разгар войны, — писал журналист, отметив ее стремительное повышение до солистки в трио балета „Лебединое озеро“, „порхающие вариации“ в „Дон Кихоте“ и мазурку в „Шопениане“. — Кажется, что танец — ее родная стихия, она разговаривает на его поэтическом языке и эффектно передает грусть, размышление, любовь, удовольствие и веселье»[689]. На фотографии, размещенной в публикации, балерина запечатлена в не слишком техничном, но, несомненно, грациозном прыжке. Овации продолжились на страницах «Советского искусства», главного рупора Комитета по делам искусств, и после начала гастролей Плисецкой и ее постоянного партнера Николая Фадеечева[690] по Советскому Союзу похожие отзывы появлялись в газетах разных республик.

Сталин присвоил танцовщице звание заслуженной артистки РСФСР в 1951 году и тем самым заточил ее в Советском Союзе, разрешив выступать лишь на молодежных фестивалях в Восточной Европе. Первая профессиональная поездка исполнительницы за границу была ответом на директиву ЦК от 28 ноября 1953 года, согласно которой следовало «подготовить группу советских артистов в количестве 30 человек для гастролей по Индии»[691]. Представления сочетали элементы балета и оперы, и Плисецкая должна была танцевать «Умирающего лебедя» и па-де-де из «Дон Кихота». Ей пришлось предоставить личную характеристику и пройти бесчисленные интервью, чтобы подтвердить свою благонадежность. Хотя самые примечательные (и позорившие режим) невозвращенцы начали покидать страну лишь в 1960-х и 1970-х, зарубежные путешествия всегда были доступны лишь избранному кругу советских граждан.

Плисецкой дали разрешение отправиться в турне в 1954 году. Во время поездки ей приходилось терпеть постоянное присутствие Юрия Щербакова, заместителя директора департамента внешней политики министерства культуры, которого