Все мертвые обретут покой - Джон Коннолли

Я соединил линией Странника с Агуиллардами, так как убийца знал, что тетушка Мария рассказывала о своих видениях, а вторая линия связывала его с Ремарром. Я прибавил пунктирную линию к Дженнифер и Сьюзен и написал: «Эдвард Байрон», и рядом знак вопроса. И вдруг меня что-то подтолкнуло, и я провел третий пунктир и вписал имя Дэвида Фонтено между Агуиллардами и Ремарром. Основывался я на связи с Хани-Айлендом и вероятности того, что Странник мог выманить Фонтено на болота, а затем дал знать Джо Боунзу, что там будет Дэвид Фонтено.

Тогда напрашивался вывод, что убийца входил в число людей, известных семье Фонтено. В заключение я написал на отдельном листе имя Эдварда Байрона и приколол его рядом с основной композицией.

Я присел на край кровати и, вдыхая витающий в воздухе комнаты запах Рейчел, стал рассматривать свои записи, мысленно вертя их так и эдак в надежде найти нужную зацепку. Однако ничего у меня не получалось. Но перед тем, как отправиться к себе дожидаться возвращения Эйнджела с Луисом из Батон-Руж, я сделал одно добавление: соединил тонкой линией имя Дэвида Фонтено со знаком вопроса, представляющим неизвестную девушку, погибшую на болотах. Я не знал тогда, что этой линией значительно сокращаю расстояние до царства Странника.

* * *

Я вернулся в свою комнату и сел у балкона, наблюдая за Рейчел. Она спала тревожным сном: глаза быстро двигались под закрытыми веками, раз или два она застонала, отталкивая во сне кого-то, ноги под одеялом ерзали по простыни. Но тут в коридоре послышались голоса Эйнджела и Луиса. В тоне первого сквозило сильное раздражение, а второй по обыкновению оставался невозмутимым, но в голосе его слышались иронические нотки.

Я открыл дверь раньше, чем они постучали, и предложил поговорить у них. Они ничего не знали о бойне в Мэтери, поскольку, по словам Эйнджела, радио в машине они не включали. Губы его побелели, а лицо было пунцовым от злости. Таким мне видеть Эйнджела еще не приходилось.

Перепалка продолжилась и в номере. Похоже, в процессе беседы эффектная блондинка Стейси Байрон, сумевшая и в сорок с небольшим сохранить умопомрачительную фигуру, положила глаз на Луиса, и тот в некотором смысле ответил на ее благосклонность.

— Успокойся, я лишь старался выудить из нее побольше сведений, — Луис покосился на Эйнджела, губы его смешливо подрагивали. Кажется, ему даже льстила эта вспышка ревности.

— Да уж, старался ты здорово! — взорвался Эйнджел. — Только интересовали-то тебя номер ее лифчика да размер задницы!

Луис выкатил глаза, изображая недоумение, чем еще больше подлил масла в огонь. Мне даже показалось, что Эйнджел готов его ударить: сжав кулаки, он сделал шаг в сторону приятеля, но вовремя взял себя в руки и сдержался.

Мне стало жаль Эйнджела. Я не верил, что за ухаживанием Луиса за Стейси Байрон стояло что-то большее, чем естественная реакция на знаки внимания и искренняя уверенность, что таким образом ему скорее удастся разговорить бывшую жену Эдварда Байрона, но в то же время я знал, как много значил Луис для Эйнджи. Прошлое обоих было темным и тяжелым, но я знал о таких моментах в жизни Эйнджела, о которых Луис, как мне думается, иногда забывал.

Попав в тюрьму на Рикерс-Айленд, Эйнджел привлек к себе внимание одного типа по имени Уильям Вэнс. Во время разбойного нападения этот Вэнс убил лавочника-корейца, за что и заработал срок, но у полиции были подозрения, что он изнасиловал и замучил до смерти пожилую женщину в Ютике, а также, возможно, имел отношение к похожему убийству в Делавэре. Убедительных доказательств полиция представить не могла, но, как только появилась возможность засадить Вэнса в тюрьму за убийство корейца, окружной прокурор, надо отдать ему должное, этот шанс не упустил и упрятал мерзавца за решетку.

Так вот, этот негодяй Вэнс вбил себе в голову, что ему нужна смерть Эйнджела. До меня дошел слух, что Вэнс домогался Эйнджела, и тот за это вышиб ему в душевой зуб. Но никогда не знаешь, что может взбрести в голову таким типам, как Вэнс, у которых разум замутнен ненавистью и похотью. После стычки Вэнсу уже казалось мало добиться Эйнджела, он жаждал его убить, а перед этим как следует помучить. После недели пребывания в тюрьме стало ясно, что Эйнджелу не удастся протянуть там и месяца.

У Эйнджела не было товарищей в тюрьме, да и на свободе их было не густо, поэтому он позвонил мне. Я знал, как много ему стоило переломить себя. У него была своя гордость, и в других обстоятельствах он нашел бы способ решить дело, не вмешивая в это полицейского. Но Вэнс, с его вытатуированными на руках окровавленными ножами и паутиной на груди, представлял далеко не декоративную угрозу.

Я сделал все, что смог. Достал дело Вэнса и снял копии с протокола его допроса в связи с убийством в Ютике и другими схожими эпизодами. Я сделал копии собранных против него улик и показания свидетельницы, которая отказалась от своих слов, после того как Вэнс пригрозил насилием и смертью ей и ее детям, если она решится свидетельствовать против него в суде. Затем я отправился в Рикерс.

Наш разговор с Вэнсом происходил через прозрачную перегородку. Под левым глазом у него появилась татуировка тушью еще одной, третьей, слезы — каждая означала отнятую жизнь. Сзади на шее виднелся силуэт паука. Я поговорил с ним тихо-мирно десять минут и предупредил, что, если с Эйнджелом случится хоть что-нибудь, я постараюсь, чтобы в тюрьме все до последнего зека узнали, что Вэнс на волосок от обвинений в извращенных убийствах на сексуальной почве беззащитных пожилых женщин. Ему оставалось по меньшей мере пять лет до того, как он мог рассчитывать на условное освобождение. Если бы в тюрьме узнали, в чем он подозревается, эти пять лет ему пришлось бы провести в одиночке или в специальной камере, иначе его очень скоро отправили бы на тот свет. Но даже в изоляторе Вэнсу пришлось бы каждый раз проверять, не подмешано ли в еду толченое стекло, а еще молиться, чтобы конвоир ни на минуту не ослабил бдительность, выводя его на ежедневную прогулку или по пути к тюремному врачу, на прием к которому он запросится, когда напряжение станет невыносимым.

Вэнс все это прекрасно знал и, тем не менее, спустя два дня после нашего разговора попытался кастрировать Эйнджела ножом. Дело закончилось бы для него совсем плачевно, но Эйнджел очень удачно и вовремя двинул Вэнса каблуком по колену, хотя разъяренный насильник, падая, успел все же резануть его, и Эйнджелу наложили двадцать швов на живот и бедро.

Следующим утром неизвестные навалились на Вэнса в комнате для умывания и влили в него раствор моющего средства, предварительно вставив в рот гаечный ключ, чтобы не закрылся. Отрава выжгла Вэнсу все внутренности, он едва выжил. На всю оставшуюся жизнь он превратился в развалину и по ночам завывал от боли. Все это сделал один мой телефонный звонок, и теперь мне приходится с этим жить.

После освобождения Эйнджел сошелся с Луисом. Не знаю точно, как нашли друг друга эти два одиноких человека, но их союзу уже шесть лет. Эйнджел нуждался в Луисе, и Луису по-своему не меньше был нужен Эйнджел. Но иногда мне казалось, что основной вес в их отношениях лежит на Эйнджеле. В союзе двух мужчин или мужчины и женщины в конечном итоге один из партнеров испытывает более глубокое чувство, и обычно из-за этого ему или ей приходится страдать.