Путь. Книга третья - Анюта Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нечего пялиться на чужих жён! Я не хуже!»
Какое там «не хуже»! Даже на завёрнутого с головы до ног на него обращены горящие вожделением взгляды. Как бы не сбылось пророчество Миоха…
– Достопочтенные шагеры! Светлейший Арисшан, эйшаг Бэрзе счастлив приветствовать вас на ежегодном конкурсе славных сочинителей в честь Ошэ, бога искусств, покровителя стихов и танцев, живописцев и актёров!..
Да, акустика тут что надо! Голос распорядителя оглушает. Зрители, и без того не шумные, затихают. Я не особо вслушиваюсь в торжественную речь, восхваляющую богов и милость эйшага. Но наконец вступление окончено, выходят поэты.
– Прекрасен твой взор, о мудрейший эйшаг!..
Естественно, первые славословия посвящены правителю мира. Это же не Саор. Мой король за подобную лесть наложил бы заклинание Тишины. Отличная штука! Неси любой вздор – тебя никто не услышит.
Второй поэт воспевает свой город, Бэрзе, который опять-таки «прекрасен», благодаря «великому и могучему Арисшану». Та-ак… Третий, похоже, грубо слизал своё творчество с первого, превознося до небес отвагу и пронзающий взор эйшага. Четвёртый хвалит великодушие и доблесть. На пятом я начал подумывать о том, что хорошо бы сейчас встретить Сиэль и высказать ей всё, что я думаю о подобных «стихах». После двадцать восьмого я понимаю, что очень хорошо, что дочери Крайга тут нет, иначе я рискую стать преступником и убийцей…
Где романтика и лирика?! Небо, звёзды и цветы? Хотя бы одно слово «любовь» применительно к девушке или юноше, а не к властелину Шэньри?!!
Джэд деликатно молчит. По отсутствующему взгляду ясно, что думает он о чём угодно, только не о «грозных очах» эйшага. И, насколько я знаю мою радость, упрекать меня он не станет. Оттого мне ещё горше, от стыда хочется залезть под скамью.
«Синеглазый…»
«А?..»
«Извини, что я тебя сюда приволок. Заставил вырядиться в эти тряпки!»
«Тебе не нравится поэзия Шэньри?»
«Это не поэзия. Это зарифмованная грубая попытка подлизаться к власть имущему. Жалею, что поддался порыву… Уйдём?»
«Посреди конкурса? Попытка покинуть зал – прямое оскорбление эйшага. Терпи теперь до конца! Авось, кто-нибудь из этой братии для разнообразия восхитится не самим Арисшаном, а его сестрой или дочерью, на крайний случай, любимым домашним питомцем».
Последние слова прибавляют сил.
Джэд обладает удивительным качеством – способностью смеяться тогда, когда впору плакать. За восемнадцать лет не упомню момента, когда б он падал духом. Вот кому стоит посвящать хвалебные оды!
«Синеглазый… слушай…Коли созданы сотни миров,Нам вдвоём суждено их пройти,Рассмотреть, восхититься и вновьК своему обратиться пути,Насладиться рождением звёзд,Любоваться парадом планетИ опять возвратиться на Мост,В мир, где мы появились на свет.Чтобы, солнца чужие узнав,Осознать, что бесценно своё,И, любовь до конца испытав,Ощутить – нет сильнее её».«Вот скажи мне, – блеск невероятно синих глаз, – зачем ты стремился на конкурс поэтов? Если знаешь, что для меня есть только один – самый лучший?»
«Кто?» – растерянно спрашиваю я.
«Ты, оболтус! – хихикает Джэд. – Выбрал мир, где я тебя даже поцеловать не могу!.. Не говоря о большем».
Да уж…
То, что читают следующие подхалимы, меня уже не интересует. Вместо этого я изучаю зрителей. Большинство из них лишь изображает бурный восторг: глаза остаются безучастными. А некоторые откровенно скучают, считая себя выше притворства. Женщины и вовсе тихонечко переговариваются друг с другом. Моя соседка шепчется с такой же закутанной девицей, и предмет их пересудов явно не патетично воздевающий кверху руки важный шэньриец, превозносящий непревзойдённую мудрость эйшага.
– Вергийка!..
– Высоченная… милость богов…
– Не меньше трёх шоймов…
«Синеглазый, что значит „шойм“?»
«То самое священное число двенадцать. А что?»
«Прислушайся к болтовне девушек. Похоже, обсуждают тебя».
У Джэда слух усилен магически. В отличие от меня, он, хоть и сидит дальше, способен разобрать фразы полностью. Услышанное его не радует.
«Дэрэк… когда всё закончится, сразу встаём и к выходу… Чёртов Миох! Мог бы и предупредить!»
«О чём?!»
«Что знойные смуглые южанки в Бэрзе – неслыханная редкость. Каждый мечтает заполучить такую… включая эйшага».
«Всемилостивого, доблестного и благостного?»
«Властного самодура и сластолюбца, по утверждению ближайшей к тебе девочки. Который, как она утверждает, переодетый находится в этом зале. С охраной…»
Недоумеваю:
«Джэд, но не осмелится же он приставать к тебе в присутствии мужа, на виду у подданных…»
«Приставать? – перебивает меня моё сокровище. – Зачем? Он меня просто купит. Или, если станешь упрямиться, отберёт силой… Дэрэк, убери руку с меча! Это иной мир, и мы имеем дело с разумными существами».
«Очень в этом сомневаюсь!»
Конечно, он прав. Люди не скоуни, мечом не отобьёшься и ума не добавишь.
«Что ты предлагаешь? Безропотно тебя продать?!»
«Ага! Смотри, не продешеви только! Меньше трёх шоймов не соглашайся!»
В глубине невероятных синих глаз – мальчишеское озорство:
«И вообще… Король Саора сто́ит целого стада баранов! То бишь эршэров. Иначе мне перед Советом неудобно будет!»
Смех у Джэда звонкий, серебристый… всё бы отдал, чтоб слышать почаще!
«Счастье моё, что мне с эршэрами делать прикажешь?»
«Миоху подаришь… О, готовься! Кажется, конец нашим мучениям. Выбирают лучшего поэта!»
Победителем ожидаемо называют первого из выступающих. Наградой ему становится два шойма местной рогатой живности. Слава всем двенадцати богам, во дворец их сообразили не тащить. Еле дожидаюсь, пока люди вокруг начинают подниматься и направляться к выходу, вскакиваю… и натыкаюсь на того почтенного господина, что так недвусмысленно облизывался на Джэда.
Нет, не будь этой кисеи, никто бы не перепутал но́ги моего мужа с девичьими. Пусть и неимоверно длинные, и изящные, они, несомненно, принадлежат парню. Как и плечи, и сильные руки, и узкие бёдра. Нет в моём любимом ничего женственного и смазливого, волосы разве да ресницы. К сожалению, именно это и оставлено для всеобщего обозрения. Не иначе эти ресницы сразили беднягу наповал!
Крупный палец с массивным перстнем упирается мне в грудь – обманчиво мягко:
– Достопочтенный шагер, не уделите ли мне часть вашего драгоценного времени…
– Три шойма! – перекрывает его вежливую речь басистый рык сзади.
Оборачиваюсь. Важный здоровяк ростом не ниже меня незаметно подошёл и запер меня в узком проходе. За его спиной – девушки, сидевшие рядом на состязании, хихикают и перемигиваются. И чего радуются? Им же конкурентку покупают!
Строю глупое лицо:
– Простите, уважаемые, – в чём дело?
– За твою женщину – три шойма! – повторяет здоровяк. – Прямо сейчас! Я Сархершиг, правая рука эйшага. Моё слово надёжнее алмаза! Пойдём со мной, северянин, – рассчитаюсь сразу!
– Нет уж, подождите! – взвивается любитель длинных ног. – Я Доушэрк, старший казначей, подошёл первый! И готов отдать за понравившуюся мне женщину… четыре шойма!
До меня долетает дружное «уф!». Наши «торги» привлекают всеобщее внимание.
«Синеглазый, четыре шойма – это много?»
«Запредельно. Но не за меня!»
Джэду откровенно весело. В этом он весь. Избежать неприятностей не получилось – что ж, получим от них удовольствие!
– Четыре с половиной! – не отступает Сархер… ну и имена у них!
– Уважаемые, а с чего вы вообще решили, что я соглашусь расстаться со своей женой? – возмущаюсь я. – Может, мне она тоже дорога!
– Не дороже пяти шоймов! – парирует казначей. – Пять шоймов, чужеземец, за которые ты возьмёшь трёх чудесных девушек!
– Плохо ты считаешь, Доушэрк.
К нам присоединяется ещё один шэньриец, молодой и властный, горбоносый и хищный:
– Пять на три не делится. А вот шесть – делится!
Резкий разворот ко мне:
– Даю за твою красотку шесть шоймов, северянин! И не в эршэрах, а в алмазах! Заберёшь своё стадо в мешочке, никакой мороки в пути!
В подтверждение его слов из складок своего необъятного одеяния он достаёт бархатный мешочек и высыпает горстку драгоценных камней. Алмазов или нет – я не разбираюсь. Во всяком случае, блестят они как алмазы. Внушительная кучка. Неужели бараны тут такие дорогие?
«А ты думал! – ехидничает Джэд. – Алмазы не дают ни шерсть, ни мясо, ни молоко. Эршэры в Шэньри единственные крупные домашние животные, кроме эйгени-верблюдов. Только тех есть невозможно, до того костлявые, да и шерсти у них, как у ведоксов, – ноль. Так что меня прямо распирает от гордости, сколь высоко оценили мои стати! Спрашивай имя и продавай скорее!»
Мой Синеглазый… А ведь правда, согласиться придётся. Не сражаться же с иномирянами мечом Правителя, попирая Законы Саора… Кстати! Я же Даньке меч не передал! Вчера на балу его со мной не было, сегодня забыл.
– Как твоё имя? – спрашиваю у горбоносого. Он мне «тыкает», чем я хуже!
– Маунгэш, око эйшага… Похвальное поведение, чужеземец! Ни одна женщина не стоит того, чтобы навлекать на себя гнев высокопоставленных!
Я бы поспорил… хотя бы в правильности применения слова «женщина» к нашей ситуации. Но мой муж искренне хохочет под своим покрывалом, заставляя меня рыкнуть:
«Забавляешься?!
