Ева. Книга 2 - Ева Миллс

Отголоски того разговора вдруг призрачным эхом накрыли память.

«– На самом деле ты не этого хочешь, Ева. Дело не в мотоцикле.

– А в чем?

– Если бы я попросил тебя перестать выбирать книги? Сказал бы, что ты уделяешь слишком много времени этому занятию?

– Ты мой муж и я люблю тебя. Я бы расстроилась, но согласилась.

– И была бы не права. Обещай мне.

– Что? Что не уйду от Голда, даже если ты попросишь?

– Что не перестанешь быть собой. Даже ради любви»"

– А что ты? – хриплый голос подтвердил, что я взяла верный тон. – Моя история рассказывала этим парням что-то свое – так всегда бывает с настоящими историями.

Я пожала плечами, повертела в руках сигарету. Мальборо. Почему я никогда не обращала внимания, что Майк, как и Лукас, курит Мальборо?

– Я обиделась тогда. Услышала лишь то, что хотела услышать. Надула губы, решила, что муж не любит меня, уснула в слезах, но к разговору больше не возвращалась. Мотоцикл терпела как иные терпят любовницу на стороне. Желала ему шепотом рассыпаться от коррозии. Когда Лукас умер… – на этом моменте мой голос сорвался и потребовалось сделать несколько коротких вдохов, чтобы продолжить.

– Когда Лукас умер, мотоцикл затолкали в сарай – отец хотел продать, но…но я не дала. Хотя, наверное, было бы проще – продать. Знаете, я иногда приходила – "Привет, старина Харли", говорила, он не отвечал. Садилась на пол, приваливалась к боку – такому пыльному и уже действительно начинавшему ржаветь… Мне казалось, я слышу его печаль. Мне казалось, Харли тоже тоскует.

Голос мой дрогнул и, сделав последнюю тягу, я договорила шепотом: – Мне казалось, Лукасу бы хотелось, чтобы я иногда навещала его мотоцикл.

Раздавив окурок носком туфли, я смахнула слезы, посмотрела прямо на парней.

– Вы ведь не выбирали такую жизнь. Не хотели быть изгоями. Просто однажды что-то сломалось и с того момента все пошло наперекосяк.

– Что с того, даже если ты и права, цыпочка? Ты рассказала нам слезливую историю и так и быть, мы отпустим вас, но не начинай здесь проповедовать о путях исправления. А может, хочешь нас усыновить? Я бы не отказался от такой мамочки. – парень пытался язвить, но его растерянный голос выдавал, что преимущество момента упущено, мы все это понимали.

– Мужчина со мной – большая шишка. Его жена – владелица автосалона. Если вы придете завтра к нему вот по этому адресу…

Я потянулась к клатчу, и второй парень выхватил пистолет, наставил на меня.

– Не дергаться.

– Ева! – Майк рванулся ко мне, но замер.

– Что там у тебя? Показывай.

Руки мои тряслись, когда я открывала сумочку, повернув так, чтобы ее содержимое было видно.

– Книга? Какого хрена у тебя в вечерней сумке книга? Ты что, ненормальная? – темноволосый опустил пистолет, уставившись на меня как на умалишенную.

– Вот и я о том же твердила Джуду, – пробормотала я, доставая книгу и ручку, написала на форзаце адрес офиса Майка, подумав, добавила свой номер телефона.

– Все еще можно исправить, если вы захотите. Для вас найдется работа. Настоящая. Ведь найдется же, Майк?

– Найдется. Даю слово. – голосом глухим, как сдувшаяся покрышка, подтвердил Мейсон. Хорошо, что я не видела его лица в этот момент. Зато я видела лица парней: сопротивление, восторг, сверхъестественный ужас мешались в их глазах, как будто они всеми силами пытались противостоять колдовству момента – и не могли.

– Почему ты это делаешь? Мы хотели… навредить вам. И все еще можем, – слова блондина противоречили голосу, и я продолжала протягивать книгу, не сомневаясь в том, что этот дар будет принят. И когда темноволосый юноша с лицом архангела неохотно, словно сам не понимая, почему он это делает, осторожно взял из моих рук невзрачный томик, где-то там на небесах поставили красную галочку и с чувством глубокого удовлетворения перевернули страницу в тетради судьбы. Наконец-то. Выполнено.

Время со вздохом облегчения распалось на атомы, перестало замедляться, возвращаясь к привычному ходу. Подсознательное с ворчанием укладывалось спать, еле слышно шелестя перьями. Майк подошел ко мне и обнял за плечи, оберегая. Замыкая в клетку.

– Кто ты такая? Зачем ты это делаешь? Что мы будем должны тебе за это? – в глаза парней вернулась осмысленность, в голос – недоверие и опаска.

Пора уходить.

– Меня зовут Ева и я продаю людям те книги, которые им нужны. А вы напомнили мне, кто я такая и что нужно мне. Что касается платы…

Я подняла лицо к Майку, уже начинавшему все понимать.

– Не делай этого. Пожалуйста. Останься, мы все решим, обещаю.

Печаль, безграничная печаль затопила меня, горькая и соленая. Я так любила его, моего злого волка, и себя вместе с ним: слабую, беззащитную, глупую, нуждающуюся в наставлении.

Я вдохнула его аромат в последний раз, запоминая навсегда, принимая свою вину и боль.

– Ты воспитал меня слишком хорошо, – прошептала в плечо, зная, что он услышит и он услышал, прошептал в ответ: "Лети", убрал руки, сделал шаг назад, отступая. Отпуская.

Последующие слова произнести было нелегко. Каждые сочились кровью и падали на землю, сдирая с изрезанной души надежные заплатки. Но я их произнесла.

– Отвезите меня в аэропорт. Мне пора домой.

Инь

Мне все-таки пришлось вернуться в отель за деньгами и документами. Осознание произошедшего начало меня медленно догонять – голова еще не соображала, но руки уже выдавали истерику, трясясь безобразной, лихорадочной дрожью. Я сбежала от Роуз. Я рассталась с Майком. Роуз жена Майка. Нет никакой Роуз. Это все происходит не со мной. Я хочу все отменить, никогда не приезжать на этот прием, не знать правду. В животе разрастался огромный болезненный ком, бобовым стеблем стремился в грудь, пробивая легкие, перекрывая дыхание. Колье сжимало горло, от уложенных голливудской волной волос шел удушливый запах лака, помада стягивалась на пересыхающих губах, свет мерцал яркими всполохами, зрение размывалось.

«Сейчас упаду в обморок».

На ходу стягивая душившее украшение, я ринулась в спасительный полумрак ванной. Ополоснула под ледяной водой руки, потерла лицо, не щадя сложный макияж, выдержавший трудный вечер. Я была привлекательна сегодня: алая помада, дымчатые веки, по-особенному подчеркивающие зелень глаз. «Ну хоть не стыдно за себя». Не первый раз мне казалось, что женщина в отражении – не я. Сказочная красавица, заточенная в зазеркальном плену, она показывалась редко и каждый раз от ее улыбки, исполненной понимания, становилось больно.

«Чего ты боишься на самом деле? Скажи мне.»

Красивые слезы покатились из глаз – такие безупречные показывают в кино. Не в первый раз я подходила так близко к ответу, но лишь в этот смогла признаться: