Марта Квест - Дорис Лессинг

— Хоть ночную рубашку-то тебе нужно иметь. — И вся залилась краской.

— А что мне прикажешь делать с твоей ночной рубашкой? — спросила Марта.

— Ну как же, моя родная, — сказала мать, — ведь это необходимо, ты даже толком не знаешь своего жениха. — И снова покраснела, а Марта покатилась со смеху. Вдруг подобрев, она поцеловала мать и заявила, что будет счастлива иметь ночную рубашку: как мило, что миссис Квест подумала об этом.

Немного замявшись, миссис Квест нерешительно спросила:

— А какое обручальное кольцо он тебе покупает?

Ни Марта, ни Дуглас не подумали об обручальном кольце, и Марта ответила:

— К чему оно мне? Да у Дугласа и денег на это нет.

Миссис Квест сняла с пальца кольцо с бриллиантиками и смущенно проговорила:

— Будь умницей… подумай, что скажут люди. Носи его на здоровье. Пусть люди считают, что… у Марни было такое прелестное колечко и…

В Марте, как обычно, вспыхнул гнев, тотчас сменившийся какой-то апатией. Она взяла кольцо и надела его на соответствующий палец. Кольцо было добротное, с пятью камнями, как того требовала традиция, но неизящное; всем своим видом оно словно говорило: «На мне пять дорогих камней — смотрите и любуйтесь». Марте оно не понравилось, к тому же холодный металл врезался ей в кожу, точно тяжелая цепь. Она поспешно сняла его и, кисло улыбнувшись, вернула матери.

— Нет, не нужно мне кольца, — сказала она.

— Мэтти, я прошу тебя, — чуть не плача, настаивала миссис Квест.

Марта в изумлении посмотрела на мать. Пожав плечами, она снова надела кольцо, а миссис Квест обняла и поцеловала дочь — и опять у нее был виноватый вид.

Когда мать вышла, Марта сняла кольцо и положила его на туалетный столик. Ей казалось, что она погибла, и ее охватил страх. Ночь, необъятная властная ночь подступала, как прилив; казалось, она вот-вот ворвется в комнату и хлынет сквозь низко нависшую над головой крышу, сквозь хрупкие глиняные стены. У Марты было такое ощущение, что дом, созданный как бы из плоти и крови самого вельда, стал ее врагом. Под крышей ютились мириады живых существ — пауки, трудолюбивые муравьи, жуки; однажды между крышей и верхушкой стены была обнаружена свернувшаяся в клубок змея, которую тут же убили. Под тонким потрескавшимся линолеумом, которым был прикрыт утрамбованный глиняный пол, шла непрерывная борьба между побегами деревьев, срубленных двадцать лет назад: мертвенно-белые, они тщетно пытались пробиться к свету. Иной раз им удавалось сдвинуть линолеум, и тогда их рубили под самый корень. Комната внушала Марте отвращение, и она подошла к окну. Звезды ярко сияли, заливая окрестность серебристым светом, над маисовыми полями стояла легкая светлая дымка. И Марте стало еще страшнее. Она взглянула на дверь в спальню родителей. Дверь была открыта. С тех пор как Марта себя помнила, эта дверь по ночам всегда стояла открытой. И Марта представила себе с чуть иронической усмешкой, как часто отец просил: «Послушай, Мэй, нельзя ли закрыть дверь? Ведь дети уже большие, не задохнутся же они во сне». Но миссис Квест никак не могла примириться с мыслью, что дверь следует закрывать. И другая дверь, ведущая в заднюю комнату, тоже всегда была открыта. Собственно говоря, ее и нельзя было закрыть, так как рама разбухла и дверь уже не входила в нее. Однако теперь эту дверь закрыли и даже заперли тяжелым болтом, каким обычно запирают кладовую от покушений туземных слуг. Марта молча обследовала дверь: разбухшая рама была просто сплющена и белела, словно только что обструганная.

Марта выскользнула в сад — в лицо ей ударил мерцающий свет звезд и слабый аромат герани. Она смотрела на темные, таинственные поля и холмы, где протекало ее детство, на огромный бугор Джейкобс-Бурга, надеясь, что сейчас в памяти оживут воспоминания. Но воспоминания не оживали, душа ее была пуста. Между нею и всем этим выросла стена, и стеной этой (она чувствовала) был Дуглас. Не успела она подумать о нем, как услышала шаги и, быстро обернувшись, увидела самого Дугласа; с улыбкой шел он к ней из спальни в дальней части дома. Он обвил ее рукой и сказал:

— Не надо быть такой колючей с родителями, Мэтти. Мы ведь, в конце концов, действительно их огорошили, а смотри, как хорошо они держатся.

Она согласилась с ним, чувствуя, однако, что даже эта небольшая уступка, эта снисходительность уже является своего рода предательством по отношению к ним.

— Вот увидишь, — успокаивая ее, сказал Дуглас, — у нас будет такая чудесная-расчудесная свадьба, тебе она очень понравится.

И Марта снова согласилась с ним. Он договорился с мистером Мейнардом, отцом Бинки, что тот сочетает их браком на квартире, которую Дуглас уже подыскал «у одного приятеля». Мистер Мейнард в виде исключения совершит церемонию на дому. А потом они отправятся в свадебное путешествие вместе со Стеллой и Эндрю — к водопадам. Марта едва слушала его, ибо считала, что вся формальная сторона не имеет никакого значения.

— Должен сказать, здесь такая дичь и глушь, что мороз по коже подирает, — заметил Дуглас.

Марта с грустью согласилась, ибо ей и в самом деле сейчас казалось, что здесь глухо и одиноко, а прежде она в вельде никогда не чувствовала одиночества. Дуглас крепче сжал ее плечи, и, поняв, что она должна последовать за ним, Марта с радостью пошла в его комнату, повинуясь обнимавшей ее горячей руке.

— Ох, скорей бы уж все кончилось! — с жаром воскликнула она. И в отчаянии повторяла это все снова, точно речь шла о неприятной и даже опасной операции.

Но, очутившись в дальней комнате, где раньше была спальня ее брата, она показалась себе ужасно смешной. Комната эта была обособлена от остального дома маленькая, тихая, с выбеленными стенами и поблескивающей соломенной крышей, низко нависшей над маленьким окошком. Легкое шипение керосиновой лампы действовало успокаивающе, и Марта даже с облегчением вздохнула, услышав крик совы, сидевшей на ближайшем дереве.

Дуглас казался ей могучим великаном, и она прильнула к нему; он успокоил ее, приласкал, и они заснули в объятиях друг друга. «Акт любви» — как это принято называть — был на этот раз вовсе не актом, ибо под этим словом подразумевается преднамеренное действие. А эти двое — хотели они этого или нет — являлись наследниками английских пуританских традиций, когда с зовом пола либо мирятся (сколько устрашенных этим зовом женщин завещали своим дочерям терпение), либо его не хотят слышать, либо слышат и начинают с ним борьбу; но, по крайней мере, два поколения бунтарей уже вступали в схватку с этими традициями, вооружившись трактатами о браке, чтобы придать себе недостающей уверенности, и то, что Марта и Дуглас занимались любовью где и когда им вздумается, было равносильно провозглашению своей независимости, как если бы они дерзко выбросили красный флаг и помахали им перед носом старшего поколения.

Утром Марта проснулась первой и увидела, что она лежит, уютно свернувшись калачиком, подле неподвижного, отяжелевшего тела Дугласа. Все тревоги и заботы, терзавшие ее вчера, казалось, исчезли. Марта про себя добродушно посмеялась над матерью, поглощенной приготовлениями к свадьбе, и весело — над отцом, который, наверно, и не заметит, что присутствует на брачной церемонии собственной дочери, если ему об этом не напомнят. Марта лежала неподвижно, чувствуя, как медленно опускается и вздымается, дыша, теплое тело рядом, и прислушивалась к ударам топора, доносившимся снаружи, — это слуга колол дрова; внимание ее привлекло пятно света, падавшее из окна на стену, — вот, отражаясь от нагретой земли, оно из белого постепенно стало желтым. Потом желтый блик закачался и запрыгал — солнце стояло сейчас вровень с росшим у дома деревом, и на фоне светло-оранжевого диска медленно заколыхались темные листья, — казалось, через комнату пронесся бриз.