Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

— Можно снять с тебя вуаль, мой тюльпан?

— Нет, — прошептала Хюррем.

Сулейман наклонился и поцеловал ей руку.

— Можно снять с тебя вуаль, о сад райских наслаждений?

— Нет, — снова прошептала Хюррем, качая головой. Глаза ее лукаво сверкнули.

Сулейман улыбнулся и куснул ее за палец. Услышав шорох, он обернулся. К ним приближался Давуд. Хюррем следила, как Давуд опускается на колени рядом с ее мужем. Султан положил руку на плечо Давуду, и два ее любимых мужчины хором спросили:

— Можно снять с тебя вуаль, о свет нашего величайшего желания?

Хюррем молча кивнула в знак согласия.

На седьмую ночь торжеств по случаю свадьбы Сулейман и Хюррем рука об руку прогуливались по парку Топкапы, направляясь к маленькой дворцовой гавани. На волнах подпрыгивал султанский каик. Деревья вокруг них украшали разноцветные фонарики, весело раскачивающиеся от летнего ветерка. Чернота ночного неба над головой рассеивалась сиянием миллиона звезд, то и дело меркнущих от взрывов фейерверков, которые запускали с парапетов дворца или со многих барж, стоящих на якоре вокруг мыса Сарайбурну.

Хюррем прижималась к Сулейману; они спустились по каменным ступеням и зашагали по усыпанной гравием дорожке к калитке, ведущей к морю. Впереди них бежал молодой черный евнух с криками: «Хельвет! Хельвет!» Он должен был проследить, чтобы ни один аджеми-оглан, ичоглан или другой белый мужчина не видел красавицы, идущей по парку. За ними несколько евнухов и мавританок несли все необходимое для свадебного путешествия в Эдирне. Старший евнух вел за руку юного Селима. Крепко спящих Джихангира и Баязида нес на своих сильных руках Гиацинт.

Все остановились у прохода, а затем зашагали по коридору из мерцающей ткани, ведущему прямо в каюту султанского каика. Хюррем заняла место рядом с Сулейманом; детей положили к их ногам.

Хотя полог целиком закрывал каюту, Хюррем отчетливо видела силуэт Давуда, стоящего у руля. Она слышала, как ее любимый отдает приказы матросам. Она прильнула к Сулейману и, сжав его руку, засмеялась от радости. Он коснулся губами ее губ.

Несколько ичогланов оттолкнули нос судна от причала. Блеснули золотистые весла и с плеском опустились в воды Мраморного моря. Каик, быстро набирая скорость, плавно шел на запад, не отдаляясь от побережья.

По-прежнему взрывались фейерверки, расцвечивая небо и воду яркими красками. В честь новобрачных был дан пушечный залп. Каик скользил по воде. Из каюты доносился тихий радостный смех.

Если бы кто-нибудь из находящихся на судне потрудился обернуться и посмотреть на панораму Стамбула, он бы, наверное, успел заметить среди буйства фейерверков языки пламени и клубы черного дыма, которые поднимались к ночному небу из самого центра дворца Топкапы.

Хафса нежилась на мягком диване в своих покоях. Она пила шербет, а евнух, сидевший перед ней на коленях, ублажал ее губами и языком. Сегодня она тоже хотела быть счастливой… Взяв в рот мундштук слоновой кости и глубоко затянувшись, она провела рукой по курчавой голове, приникшей к ее лону.

Она снова потянулась за шербетом, но ее отвлекло движение, которое она заметила сквозь резную решетку балкона. «Значит, змей желает еще одной аудиенции!» — подумала она, взволнованно улыбаясь. Ибрагим терпеливо ждал. Хафса пила шербет, а евнух продолжал ублажать ее. Валиде-султан не сводила взгляда с взволнованной черной тени даже в то мгновение, когда острая волна наслаждения накрыла ее с головой. Не удержавшись, она застонала от удовольствия.

Не переставая улыбаться, валиде-султан поставила кубок и бросила евнуху пригоршню дукатов, а затем велела оставить ее. Она проводила его взглядом и покосилась в сторону галереи, где спрятался великий визирь.

— Итак, Ибрагим, ты снова хочешь проникнуть в то место, откуда появился на свет наш дорогой султан?

Ибрагим встал рядом с мерцающим факелом, и его тень заполнила всю комнату.

— Я уже подчинился твоему владычеству, валиде-султан. Хотя ты обладаешь властью и я почитаю тебя, сейчас мне куда больше хочется не проникнуть в твое лоно, а очутиться между ягодиц твоего мертвого сына.

— Как ты смеешь! — гневно воскликнула Хафса, вскакивая на ноги и запахивая халат.

— Нет, Хафса, — заорал в ответ Ибрагим, — как ты смеешь! Мы с тобой о чем-то договаривались, но ты нарушила наш договор! Ты позволила Хюррем одержать надо мной верх! Не сомневаюсь, она подчинит себе волю султана, заберет власть над ним в свои руки и будет управлять империей по своему желанию!

Хафса немного успокоилась и подумала: «Значит, змей ревнует».

Она откинулась на подушки и, глядя на дрожащего от гнева Ибрагима, снова глубоко затянулась. Она ничего не могла с собой поделать и рассмеялась вслух.

— Ибрагим, а ты-то что волнуешься? Конечно, Хюррем обладает властью, но она просто женщина, которая до конца жизни не покинет пределов гарема. Ты мужчина; ты ведешь сражения едва ли не на всех континентах… Ты командуешь войском. А янычары обожают Мустафу, который однажды станет султаном.

— Это не свобода! Если Хюррем захочет оклеветать меня, он прикажет меня задушить. Султан забудет, сколько я для него сделал; мою отрубленную голову насадят на пику у Имперских ворот.

Хафса пристально смотрела на великого визиря. Он сжал кулаки; лицо его перекосилось. Глаза блестели от ярости и досады.

— Ибрагим, тебя ждет великая слава. Европа почти свободна от тирании Габсбургов, но тебя ждет война с багдадским шайтаном, который поднял свою уродливую голову. Благодаря тебе расширяются пределы Османской империи. Все знают, что ты сосредоточил в своих руках почти такую же власть, как и сам султан Сулейман.

Ибрагим ударил кулаком в стену.

— Мне плевать! — заорал он, отворачиваясь от нее и закрывая лицо руками. Он вздрогнул, горе накрыло его.

Валиде-султан задумалась над его чувствами. Когда мысли ее прояснились, она прошептала:

— Ты по-прежнему влюблен в Сулеймана, да? Империя у твоих ног, тебя считают величайшим визирем в истории, но все это ничто, раз ты не в состоянии слиться с Тенью Бога на Земле…

Великий визирь снова повернулся к ней; глаза его покраснели от горя.

— Да, я люблю его, но только так, как любят его все наши подданные и все наши янычары. Он наш султан.

Хафса встала с дивана и подошла к охваченному горем Ибрагиму. Она положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Она всматривалась в их черноту и разглядела в них еще горящее пламя желания и власти. В их глубинах Хафса увидела любовь и ужас, которым они были свидетелями; увидела радость и тревогу. Но она заметила и кое-что другое…

— Нет, — прошептала она наконец, качая головой. — Ты не любишь Сулеймана. Ты желаешь лишь пользоваться плодами его власти. А еще больше ты хочешь стать им. Ты не лучше портовой шлюхи — хочешь лаской высосать из него силу и жизнь. Ты, Ибрагим, живешь только затем, чтобы властвовать, и думаешь, что твои замыслы тебе поможет осуществить твоя мужская плоть. Ты считаешь себя неотразимым, непобедимым… Но я вижу: на большее ты не способен. Ты не любишь Сулеймана по-настоящему; сомневаюсь, что ты когда-либо любил его.