Петр Иванович - Альберт Бехтольд

Вдруг, в самом разгаре удовольствия, он начинает смеяться с полным ртом:

– Что это вас так развеселило? – любопытствует Нина Федоровна.

– Да я вспомнил одного мужичка из нашего Кирхдорфа, его звали Мануэлем, как он во время мэтцгеты[31] после того, как приговорил ливерную колбасу толщиной в человеческую ногу и кровянку, которой хватило бы на целую семью, заметил: «Вот так всегда: почему-то все самое вкусное и вожделенное непременно такое маленькое!»

Но когда пробило двенадцать и наступил «чистый понедельник», все волшебство Масленицы закончилось. Жизнь начинается с чистого листа. Все тщательно моются, купаются. Надевают чистое белье. В доме убирают. Снимают покрывала. Светильники и картины прячут. Ковры – тоже. На мебель надевают чехлы. Все становится серым, даже люди. А если на улице еще тает и капает с крыш, то народ говорит, что это Масленица рыдает. Тогда ее выкуривают, эту плаксу-Масленицу: в вычищенную до блеска медную сковороду кладут горячий кирпич, мяту и поливают сверху уксусом – кислый дым поднимается повсюду.

Во благочестивых домах первые три дня ничего не готовят, едят всухую: квашеные огурцы, соленые или сушеные грибы, хрен, а из питья – квас. Но голодать строгим постникам не приходится, постный рынок полон съестными припасами: огромные корзины замороженной клюквы, чернослива; телеги, доверху нагруженные морковью, луком, капустой, свеклой; бочки, полные соленых арбузов и редьки; целые вязанки бубликов, баранок, коврижек, фруктовых и шафранных сухарей; горы сахару всех форм и цветов; халва, медовики, вафли, инжир и прочее. Россия и постом не голодает. И в войну «хлеб маслом мажут», как говорит Петр Иванович Ребман.

В эту седмицу все ходят в церковь. День и ночь звонят колокола со всех сорока сороков первопрестольной. Даже у Покровских казарм стоит солдат в длинной коричневой шинели и «играет» свою песню: тянет руками и ногами за веревки, отчего звонят колокольчики под порталом. В полутемных церквах верующие смиренно преклоняют колени перед иконами, просят простить им все их вольные и невольные согрешения перед родными, друзьями, соседями, перед всеми ближними, чтобы с чистой совестью можно было приступить к Святому Причастию.

Перед Вербным воскресеньем – на этот раз русским – приходит «верба» или «зеленый рынок». Весь город наполняется ветками вербы с мохнатыми меховыми почками. Их украшают бумажными ангелочками и разноцветными ленточками. Выглядит очень празднично. Повсюду греки продают сладкий рахат-лукум с орехами, на сотнях лотков разложены всякие безделушки, рукоделье, свечи и даже воздушные шары – голубые, зеленые и красные. Никто и не думает о работе. Каждый несет домой букет вербы. Вся она освящена и считается верным средством от нечистой силы.

В Великий Четверток во всех церквях читают Страстные Евангелия и верующий народ в ночи несет домой горящие свечи: не дай Бог, если свеча дорогой погаснет – до следующей Пасхи не доживешь! Этой «страстной свечой» рисуют кресты над входом в дом, и во двор, и в хлев: эти знаки призваны охранять и дом, и все, что в нем есть, от дьявола.

Вот и подошел самый главный русский праздник – Святое Воскресенье, или Пасха. В продуктовых магазинах выстроены целые горы из белых башенок. Это сладкое блюдо из свежего творога, украшенного надписями «ХВ» – Христос Воскресе, – тоже называют «пасхой». И огромные куличи. И крашеные яйца.

Страстная Пятница – день серьезный, хотя для русских его значение далеко не такое же, как для протестантов. Здесь все идут в церковь поклониться «святой плащанице» и облобызать образ Христа во гробе.

Но в Великую Субботу в домах снова светло и празднично. Пост закончился, снова висят занавески, картины, горят светильники в гостиных и комнатах, а перед иконами тихо и празднично теплятся вычищенные красные лампадки. По обычаю, пасхи, куличи и пасхальные яйца несут в церковь для освящения.

Всенощная служба в пасхальную ночь – самая прекрасная и благолепная в году. Так сказали пасторские дети, и Петр Иванович должен непременно пойти с ними в Кремль на службу. Это незабываемо – богослужение в московском Кремле в пасхальную ночь. Даже швейцарское Рождество по сравнению с этим – обыкновенный будний день.

Но Ребман не захотел пойти. Когда он оказывается внутри сумеречной церкви, страх перед чем-то неведомым, полуазиатским снова выползает из душевных глубин. Этот трепет никогда не покидает его. И хотя вокруг горят сотни тысяч свечей, Ребмана пугают эти строгие лики святых. Ему, словно ребенку, все чудится, что святые «хотят его забрать». Но он непременно придет «похристосоваться» со всеми в полночь на площади перед Василием Великим.

До двенадцати осталось всего несколько минут. Процессия с духовенством во главе, с крестами, хоругвями и свечами, с хором впереди и с народом позади торжественно обходит вокруг Собора Михаила Архангела. Очень тихо поет хор: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небесех».

Вот они снова подошли ко входу в собор. Все преклонили колени.

И тут с колокольни Василия Великого могучий голос возвестил благую весть: «Христос воскресе!»

Надо всем городом раздался трезвон. Звонят все шестнадцать тысяч московских колоколен. И все друг друга обнимают и приветствуют святым целованием: Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

После того единственного раза в Барановичах Ребман больше не бывал в русской церкви, не интересовался вообще всеми этими, как он выражался, «фокусами». Только годы спустя, когда русские эмигранты в Цюрихе, в подвальном помещении праздновали свою Пасху, он от тоски по России однажды туда пришел. По его щекам потекли слезы, когда седовласый дьякон покадил в его сторону и тихим добрым голосом трижды сказал «Христос воскресе! Христос воскресе! Христос воскресе!». Только тогда ему впервые открылась вся красота русского богослужения и величие души этого народа.

Когда они пришли домой, стол был уже накрыт. Выглядело все очень празднично. Посредине – белоснежная пасха. Рядом с нею – кулич. Между ними и над ними – розовые и красные бумажные розы. Корзиночка с пасхальными яйцами – совсем как дома, даже яйца того же цвета. Ветчина, телячье жаркое, закуски. Бутылки с вином. Наиболее безопасные виды шнапса. Все как в стопроцентно русском доме. Конечно, добрая госпожа пасторша не в одиночку все это готовила: ей помогали горничная Оля, и повариха, и няня. А коробки и пакеты доставил пономарь Василий.

Не успеешь дойти до дому, как тебя уже обнимут и расцелуют. Даже городовой, которого Ребман прошлой зимой не раз замечал ищущим утешения на дне бутылки, как только они зашли за угол Покровского бульвара, сразу на них набросился и, хватая каждого по очереди за горло, принялся восклицать: «Христос воскресе, барышня!», «Христос воскресе, барин!». Поздравитель не успокоился, пока не получил от каждого по пасхальному рублю. А потом у входа в дом – кучер. А наверху – мамаша, папочка, няня и все домашние. Уже несчетный раз слышит Ребман «Христос воскресе!» и отвечает на пасхальное приветствие «Воистину воскресе!», как настоящий русский.