Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Меньшинство, состоявшее из старых советских интеллигентов и правозащитников, выступало против войны. Григорий Явлинский, лидер либеральной партии “Яблоко”, призывал к переговорам с президентом Чечни Масхадовым. Но большинство тех, кого все еще называли молодыми либеральными реформаторами, встали на сторону Путина. В ответ на предложения Явлинского о мирном урегулировании Чубайс заявил: “В Чечне происходит возрождение российской армии, утверждается вера в армию, и политик, который так не считает… предатель”[383].

Гусинский и Малашенко, которые были против войны в Чечне, почти перестали контролировать собственный телеканал. Малашенко вспоминает, как осенью 1999 года в выпуске новостей на НТВ во всех деталях показали видеозапись, где чеченские боевики отрезают голову российскому заложнику. Сюжет был знаковый и имел мощное эмоциональное воздействие. “Единственное желание, которое возникало после просмотра – это убить чеченца. Понятно, что, когда есть такой материал, его нельзя не показать, но надо что-то с этим делать. Нельзя просто показать вот как призыв «Убей его», каким он явно выглядел… Я снимаю трубку и говорю: «Олег, послушай, но ты понимаешь значение этого материала. Во-первых, у нас принято такие вещи обсуждать, вообще, откуда этот материал взялся, что это за пленка?». Он говорит: «Ну, меня попросил это поставить Рушайло»”. Владимир Рушайло был министром внутренних дел и одним из руководителей боевых действий в Чечне и Дагестане. “Стало ясно, что мы имеем дело просто с пропагандой”, – вспоминал Малашенко[384]. Добродеев, чутко улавливающий желания властей, не только не отскочил в сторону от надвигающейся лавины – он решил оседлать ее.

Вскоре после начала войны Добродеев дал интервью газете “Красная звезда”, вышедшее под заголовком “Армия – это наши братья и сыновья”, в котором обозначал свою позицию: “Когда генералы Министерства обороны дают тебе информацию в режиме реального времени, не приходится просить о чем-то еще”. Армия и СМИ, утверждал он, делают одно дело, и всякий, кто пытается создать впечатление, будто нас разделяет стена, заблуждается. “Понятно, что Россия рано или поздно вступит в новую стадию развития. Мы уже не можем жить так, как раньше”, – говорил он[385]. Через несколько месяцев Добродеев покинул компанию НТВ, которую когда-то помогал создавать: его назначили руководителем государственного телеканала. Из этого-то высокого и удобного кресла Добродеев и наблюдал потом за тем, как Путин уничтожает НТВ и изгоняет его основателей.

Утром 31 декабря 1999 года Ельцин объявил о своей досрочной отставке с поста президента России и передаче власти Владимиру Путину.

Освещавшие политику в стране российские и иностранные журналисты уже готовились к встрече нового года, но были вынуждены срочно отменить все планы и вернуться в редакции, телестудии и корпункты, чтобы переделывать свои уже написанные, сверстанные и отснятые итоговые материалы года и десятилетия. В последние минуты уходящего 1999 года Ельцин появился на телеэкране с последним в своей жизни новогодним обращением к стране. Он объявил народу о том, что раньше положенного срока уходит с поста президента и передает бразды правления Владимиру Путину. “Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми, умными, сильными и энергичными людьми. А мы, те, кто стоит у власти уже многие годы, мы должны уйти… Россия уже никогда не вернется в прошлое. Россия всегда теперь будет двигаться только вперед. И я не должен мешать этому естественному ходу истории”.

Это была эмоциональная и искренняя речь. Ельцин, первый народно избранный президент страны, возникшей после обвала империи, просил прощения у тех, кто поверил в то, “что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком – и все одолеем. Одним рывком не получилось… Я ухожу. Я сделал все, что мог… Мне на смену приходит новое поколение, поколение тех, кто может сделать больше и лучше”.

За прощальной речью Ельцина практически сразу последовала приветственная речь Путина. “Сегодня на меня возложена обязанность главы государства… Ни минуты не будет вакуума власти в стране… Любые попытки выйти за рамки российских законов, за рамки Конституции России будут решительно пресекаться”.

За несколько часов до этого Ельцин в последний раз вышел из Кремля. Он передал Путину ядерный чемоданчик и ручку, которой подписал два указа – о своей отставке и о его назначении. Напоследок Ельцин сказал: “Берегите Россию… Берегите Россию”. В телевизионной картинке они стояли рядом, плечо к плечу в президентском кабинете: высокий грузный Ельцин и стройный человек небольшого роста, который собирался здесь обосноваться, как окажется впоследствии, на самый длительный срок со времен правления Сталина.

Передача власти выглядела совершенно безупречной. Впервые в истории России глава государства покидал свой пост не из-за смерти, переворота или распада государства, а в соответствии с конституцией страны. Ритуал был тщательно срежиссирован: новогоднее обращение лидера страны несло гораздо бóльшую символическую нагрузку, чем любые выборы. Стало ясно: Путин – уже президент. А выборы, которые должны были состояться через три месяца, нужны лишь для оформления свершившегося факта. Назначение Путина олицетворяло преемственность, но в то же время подчеркивало контраст между двумя лидерами. Пока вся страна смотрела выступление преемника Ельцина по телевизору, сам Путин уже был в Чечне. Праздничные программы в ту ночь перемежались кадрами, где Путин в куртке-“аляске”, окруженный людьми в военной форме, вручал награды российским солдатам. “Речь идет не просто о восстановлении чести и достоинства страны. Нет, речь идет о том, чтобы положить конец распаду России”, – говорил Путин.

В отличие от Ельцина, который воспринимал Россию как гражданскую нацию, Путин видел в ней в первую очередь государство, а в себе самом – его стража, государственника. За два дня до того, как страна официально перешла под управление Путина, он опубликовал манифест под названием “Россия на рубеже тысячелетий”, где государство провозглашалось главным фактором успеха России и консолидирующей силой. Россия не нуждается в государственной идеологии, утверждалось в манифесте. Ее идеологией, ее национальной идеей является само государство. Личные права и свободы – это, конечно, прекрасно, но они не могут гарантировать силу и безопасность. Россия, утверждал Путин, никогда не сможет повторить опыт Британии или США, “где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции”. Россия опирается на другие традиции. Это патриотизм, коллективизм, державность – то есть то, что “держит” страну, она же “государство”, и предохраняет ее от распада.