Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Путин появился как бы ниоткуда, он не имел никакого политического багажа, не ассоциировался ни с перестройкой, ни с коммунистами – все это работало на него. Даже в апреле 2000 года, когда его уже избрали президентом, две трети опрошенных россиян говорили, что мало что знают о Путине, хотя его чуть ли не круглосуточно показывали по телевизору. Ему можно было бы приписать любые качества. Путин был человеком без лица, идеальным шпионом.

Тесная связь между Путиным и семьей Ельцина была единственным слабым звеном, которое могли использовать противники конструкции, выстроенной в Кремле, говорил Павловский. Самым эффективным способом избавить Путина от этой связи была бы досрочная отставка Ельцина. Этот ход стал бы решающим во всем плане по передаче “престола” Путину, и Ельцин согласился его сделать. Правда, он решил подождать до декабрьских парламентских выборов, чтобы убедиться в том, что пропутинская партия “Единство” благополучно прошла в Думу. Сама эта партия была абсолютно искусственным образованием. У нее не было никакой другой политической программы, кроме поддержки Путина. Задача кремлевских технологов состояла в том, чтобы распространить растущую как на дрожжах поддержку Путина на партию “Единство” с тем, чтобы установить контроль над Думой.

Судьба партии была решена в тот момент, когда Путин якобы случайно появился рядом с лидером партии Сергеем Шойгу. Эти кадры, занявшие на телеэкране всего несколько секунд, по словам Павловского, были тщательно срежиссированы медиаменеджерами, как и якобы импровизированный ответ Путина на вопрос, за кого он собирается голосовать на думских выборах. Путин ответил, что как государственный чиновник, не принадлежащий ни к одной партии, он никого не поддерживает, но как частное лицо собирается голосовать за “Единство”.

В “Итогах” Киселев возмущенно заявил, что как частное лицо Путин должен рассуждать где-нибудь “в бане или на кухне”, а не на телевидении. Однако путинская поддержка вписывалась в логику типичной телеигры и оказывалась ценнее любой политической программы или официального заявления. “Это образ, это некое грамматическое обстоятельство. Если его развернуть, смысл уже такой с точки зрения избирателя: Путин подходит все ближе к Кремлю, войска подходят к Грозному. Это все идет одновременно. Возникает надежда. А ведь у избирателя это позитивная надежда, что, наконец, он избавится от Ельцина. И тут, оказывается, этому угрожают, что есть проблема, что герой может не оказаться во власти, оказаться слабым не по своей вине, а потому что, как говорится, ему бейсбольную биту не дадут. Надо дать герою бейсбольную биту. Дума – это бейсбольная бита”, – пояснял Павловский[376].

Зрители, привыкшие к подобному формату – когда их просят нажать на кнопку или набрать телефонный номер, чтобы поддержать того или иного игрока, – действительно не подвели. На декабрьских всеобщих выборах партия “Единство”, созданная всего несколькими месяцами ранее, набрала почти 24 % голосов. Социолог Юрий Левада писал: “Если в советские времена единственная партия в стране объявляла себя государственной силой, то сегодня государственная власть объявляет себя единственно «правильной» партией”[377]. Лужковско-примаковский блок “Отечество – Вся Россия” оказался на третьем месте, набрав всего 13 %. Через год ОВР сольется с путинским “Единством” и вместе они образуют “Единую Россию”. И Примаков, и Лужков добровольно отказались от участия в президентских выборах.

И все-таки утверждать, что популярность Путина стала результатом медийных игр или что НТВ Гусинского проиграло потому, что оказалось менее эффективным, чем ОРТ Березовского, было бы так же неверно, как и отрицать это. У любой победы много родителей. Представление олигархов о том, что горстка людей способна решить, кто будет следующим президентом, действительно оправдалось. Олигархи, СМИ и политтехнологи вели свою игру: отстаивали интересы и разрабатывали новые планы, чувствуя себя хозяевами положения. Тем временем в стране происходили другие реальные события, которые совершенно не подчинялись их воле, хотя реальность тоже можно было использовать в политических интересах. Как политик Путин был, пожалуй, выдумкой СМИ, однако о событиях, превративших его в президента, этого сказать нельзя.

За день до назначения Путина и.о. премьера группа чеченских боевиков во главе с Шамилем Басаевым совершила вторжение в Дагестан в рамках масштабного плана по созданию “Кавказского эмирата”. После перестрелки между российскими войсками и чеченскими боевиками Путин с благословения Ельцина приказал ввести войска в Чечню. Таким образом, началась уже вторая за последние пять лет война. 8 сентября Путин сказал: “Россия защищается: на нас напали. И поэтому мы должны отбросить все синдромы, в том числе и синдром вины”[378].

И в ту же ночь в Москве, в спальном районе на Каширском шоссе, произошел первый из целой серии взрывов многоэтажных жилых домов, в результате которых погибло более 300 человек. Страну сковал ужас. Ответственность за эти взрывы никто на себя не взял.

Малашенко ехал в аэропорт в Испании, чтобы лететь домой в Москву, когда узнал о московском взрыве.

Он понял, что за взрывами последует война, которая укрепит ФСБ и позволит Путину развернуть страну в сторону мобилизации. В 1994 году этому еще могло помешать НТВ, но на сей раз общественное мнение было на стороне силовиков.

Предчувствия Малашенко полностью подтвердились. Взрывы многоэтажек стали поворотной точкой в отношении страны к Путину и к войне в Чечне. Они изменили сознание людей и направление развития страны так же сильно, как через два года потрясет и изменит весь мир взрыв башен-близнецов в Нью-Йорке. Раньше Чечня представлялась какой-то черной дырой, территорией беззакония, где бородатые исламские террористы похищают и убивают людей. За четыре дня до взрыва в Москве похожий теракт произошел в жилом районе небольшого города Буйнакска в Дагестане; тогда погибло 64 человека, в том числе 23 ребенка. Но даже эта трагедия произошла “где-то там”, по ту сторону телеэкрана.

9 сентября после полуночи этот “телеэкран” разлетелся вдребезги. Миллионы людей в тот миг испытали общее чувство страха и опасности, которые вошли в их жизнь. Это происходило уже не в телевизоре, а здесь, сейчас и с ними. Люди вышли из домов и начали собираться в дружины, чтобы дежурить по ночам возле своих подъездов и следить за всем, что вызывает подозрение. Почти сразу начали возникать различные теории заговора.