Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

– Ну, как меня зовут? Ну как?

Он смотрел не отрываясь. И, кажется, вспоминал. Такую женщину забыть невозможно. Вот это его!

– Оля.

– Ха-ха! Раньше Олесей звал. Оля! Ха-ха! Лучше уж тогда Аленой.

– Так ты не Ольга? – удивился он. Выходит, показалось?

– Ну, Мукаев, ты даешь! Ты из чьей постели в то утро выпорхнул, когда памяти лишился?

– Ты кто?

Она разозлилась:

– Ваня, ты это брось! У нас с тобой любовь не первый год. Олеся я. Леся. Ох. Все равно тебя люблю!

Оглянувшись, не видит ли кто, она снова принялась его целовать. Горячо, жарко. Гладила его плечи, пальчиками забираясь за ворот больничной пижамы, нежными губами трогала волосы на груди. Потом зашептала:

– Соскучилась… А здесь никак нельзя?

– Где здесь? – хрипло спросил он. Жар уже затопил его целиком, руки налились силой. Взять бы ее сейчас и…

– Ха-ха! Где! На мягкой травке! Ванечка… Ваня…

– Постой…

– Ладно. Постою. Когда выйдешь отсюда, ко мне придешь ночевать?

– Где ты живешь?

– Ноги сами приведут. Или это, – она горячей ладошкой игриво провела по ширинке. Лукавые глаза цвета морской волны вспыхнули, заиграли. Он тут же подумал о юге, о жарком солнце, о пляже. Белоснежный шезлонг под ярким зонтом, а на нем это стройное загорелое тело. И снова поцелуи, жаркий шепот: – Ванечка, Ваня…

Всю ночь он не мог успокоиться. Значит, кроме жены была еще и любовница. Это нормально. И понятно теперь, почему эта Зоя показалась ему чужой. Любил он не ее, а другую женщину. Частенько ночевал у нее. Любовница, значит. И не первый год. Да, надо было там, прямо на мягкой травке.

Может, никто бы и не застал. Хотя… чего стесняться, весь город, наверное, и так знает про эту Лесю. Что ж, запишем в память и ее, красавицу-любовницу. А адресок как-нибудь сообразим. Хорошо, что он следователь. Удобно. Так будет гораздо проще разобраться с человеком, который напичкал его этим зельем. Найти и убить.

…День, когда его выписали из больницы, он отметил как третий важный день в своей новой жизни. Жизнь эта все еще жала и была неудобна, словно костюм с чужого плеча. И была ему явно мала. Он никак не мог втиснуть ее в рамки маленького провинциального городка на окраине Московской области. А говорят, он провел здесь всю жизнь, за исключением нескольких лет учебы в институте. Учился, женился, работал. Любил. Но себе, в личный календарь, так и записал: день третий, утро.

Забирала его из больницы Зоя. Взяв документы, выписку из медицинской карты, он официально признал себя Иваном Александровичем Мукаевым, тридцати пяти лет, следователем районной прокуратуры, проживающим по адресу, записанному в его паспорте и личном деле. Признал свою мать, свое детство, юность, высшее юридическое образование и тайно признал любовницу Олесю.

По городу из больницы шел пешком, чтобы признать и его. В конце концов, город маленький, ориентироваться в нем несложно. Спустился вниз по дороге с холма, на котором находилась больница, за руку цеплялась эта Зоя. Они прошлись по площади, потом мимо платной автомобильной стоянки направились к своему микрорайону, к своему дому, где, как ему сказали, на втором этаже находилась его трехкомнатная квартира.

И тут, возле стоянки, его словно ткнули под дых. Он захлебнулся, остановился.

– Ты что, Ванечка? Нехорошо тебе? – заботливо спросила эта Зоя.

Он не ответил, повернулся резко и направился прямо к стоянке. Такая машина на ней была только одна. Черная, большая, блестящая, с тонированными стеклами. «Мерседес». «Пятисотый» «Мерседес». Машина была не на сигнализации, но он, кажется, знал, что на ее руле висит противоугонный «костыль». Хотя за черными стеклами не мог его видеть. Но он про «костыль» знал. Подошел, подергал запертую дверцу, похлопал себя рукой по карману. Ключей, разумеется, не было. Откуда они там возьмутся?

– Ванечка, да что с тобой? – вцепилась в него эта Зоя. – Пойдем домой. Пойдем.

– Да-да, сейчас. – Он почему-то знал, что должен сесть в эту машину. Но ключей не было. Все равно стоял, не мог оторваться. Чувство гордости наполняло его. Хорошая машина. Но где же ключи?

Он обернулся: у кого бы спросить, давно ли эта машина здесь стоит? И не оставляли ли для него ключи? Нет, никого. Охранник, который на него подозрительно косится, ему не знаком. Что ж, и это надо вспомнить.

И, послушно продолжая под руку с этой Зоей свой путь к трехкомнатной квартире на втором этаже, он не удержался и несколько раз обернулся. Черный «пятисотый» «Мерседес» намертво ассоциировался у него в памяти со словами «моя машина».

Квартиру он не узнал, дома себя не почувствовал, и это его не удивило. Эта Зоя сказала же, что здесь его раньше видели редко. Должно быть, часто ночевал у любовницы, у Олеси, а тут все чужое. Головешки только-только закончили учебный год, почти на все пятерки, только у Маши четверка по русскому, а у Даши по математике. Они вежливо сказали «здравствуй, папа» и убежали на улицу, наскоро пообедав.

– Почему мои дети так равнодушны ко мне? – спросил он.

Эта Зоя кормила его обедом. Готовила она хорошо, он это отметил еще в больнице, когда с удовольствием поглощал домашние пирожки, плюшки и кисели. Вот и сейчас съел с большим аппетитом целую тарелку наваристого огненного борща и собирался расправиться с макаронами, обильно политыми мясной подливкой, и с компотом. Аппетит у него в последнее время был зверский.

– А ты их хотел, детей? – ответила она сердито.

– Откуда же они тогда взялись, если не хотел?

– Не помнишь, да? Как переспал со мной по пьянке, не помнишь, как жениться тебя умоляла, не помнишь? УЗИ показало близнецов, и я поняла, что одной мне двоих детей не поднять. Пока прокурор не пригрозил, ты, Ванечка, ни в какую.

– Значит, я женился на тебе, когда ты забеременела?

– Раньше, Ваня, ты говорил, «по залету». Но ты мне всегда был нужен. Хоть такой, хоть ненадолго, хоть как…

– Не надо, не плачь.

– Я детей к родителям пока отправлю. Мать с отцом с апреля на даче живут, вот Головешки у них и побудут, пока мы с тобой… В общем, давай жить сначала, Ваня.

– Давай, – легко и охотно согласился он.

Ведь в доме было чисто, красиво, повсюду вышитые и вязаные салфеточки, цветы в горшках, от всех вещей веяло теплом. Красота в его жизни и раньше была, а вот уюта не хватало. Тепла не хватало. Не замечал, что ли, этого или не хотел замечать? А ведь женщина эта возилась с ним весь месяц, как с маленьким, и будет возиться до конца своих дней, что бы ни случилось. Вот она, значит, какая – любовь. Он нужен ей, этой Зое, любой. Нужен детям, просто они боятся привыкнуть к новому папе, который не убегает рано утром на работу, к полуночи возвращается, обедает вместе с ними и даже собирается дома ужинать и дома же ночевать.