Грани безумия. Том 1 - Ирина Успенская

Лучано невольно осекся, но заставил себя продолжить, глядя на притихшего Аластора:

– Потом я сказал ему, что хочу быть младшим мастером. Чтобы подняться в гильдии на ступень выше, и чтобы меня перестали считать мясом для чьих-то рапир и живым инструментом для варки ядов. Я знал, что мне многие завидуют – как же, личный ученик самого Ларци! И от меня ждали, что я себя проявлю, докажу, что гильдия не зря дала мне шанс. Я сказал, что хочу пройти положенные испытания, и плевать, что я слишком молод. Разве я не Фортунато – Счастливчик? У меня не было ни одного неудачного заказа! Я не потерял ни одного напарника! Мог пройти во дворец дожа и украсть шпильку из волос его любовницы – или убить кого угодно под самым носом дворцовой стражи. Кто достойнее меня? Мастер… Он посмотрел на меня – и сказал, что экзамен на звание младшего мастера обходится очень дорого. Что переживает его один из трех претендентов, остальные умирают, либо сходят с ума, после чего их приходится убить. «Один из трех, понимаешь, мальчик?»

Лучано сказал это по-дорвенантски, но так, что сам услышал интонации мастера Ларци, а Аластор в кресле вздрогнул и поежился, хотя ночь выдалась теплая.

– Но я все равно его упрашивал… – продолжил он ровно, с каждым словом все глубже соскальзывая в темную бездну памяти и упрямо доставая то, что когда-то изо всех сил пытался забыть. – И мастер согласился. Понял, что я не отступлюсь. И что могу попросить об экзамене не лично его, а просто круг мастеров – и тогда уже мне точно не откажут. Он сказал, чтобы я подумал в последний раз. Всех претендентов на звание младшего мастера лишают возможности иметь детей.

– Что?! – ахнул Аластор. – Но ты же… Ты…

И покраснел.

– Не кастратто, – Лучано растянул губы в подобии усмешки. – Это совсем другое, Альс. Возможность разделить с кем-то постель остается. Просто в гильдии знают рецепт яда, от которого семя мужчины становится бесплодным. Навсегда. С полной надежностью. И это не лечится даже магией. А просто с кем-то спать – о, это сколько угодно! Нельзя же лишать осла одной из главных морковок, ради которых он тащит груз и терпит палку? У Шипов нет ничего, кроме самых обычных удовольствий – еды, вина, возможности побаловаться с красивой девицей или парнем. Отними это – и что останется?

– И ты…

Альсу тоже было нелегко, он мучительно краснел, но взгляда не отводил, и Лучано это оценил в полной мере. Переступить через накрепко вросшие в душу понятия о правильном и достойном – особый сорт храбрости.

– И я согласился, – кивнул он. – А что я терял? Подумаешь, у какой-то случайной девчонки, которую я, может, и не увижу больше никогда, не родится бастардо. Это даже хорошо! Да что там, это просто отлично! Одним ребенком меньше на кладбище или в приюте – и неизвестно, что хуже. Мой сын или дочь не повторят мою судьбу – да это же беллиссимо!

Он все-таки сорвался на сухой рваный смешок, и Аластор подался вперед, словно хотел… что? Взять его за руку? Положить ладонь на плечо? Им даже прикосновения не нужны, восхитительное и страшное колдовство дона Раэна связало три сердца невидимыми нитями, и Лучано сейчас точно знал, что Альсу тоже больно.

– Я согласился, – повторил он. – Даже сам сварил для себя зелье – очень сложный рецепт, но такой интересный, мм-м! Выпил, провалялся в лихорадке неделю, как и положено – Всеблагая Мать очень недовольна, когда ее главный дар возвращают с такой непочтительностью! И сказал, что готов к испытанию. Понимаешь, Альс, оно ведь неизвестно заранее. Обычные Шипы ничего о нем не знают, от этого все гораздо страшнее. Поэтому если кто-то просит об экзамене, значит, решил без малейших сомнений. Но я был уверен, что выдержу. Мне было двадцать пять – молодому дерзкому идиотто…

Флориморд недовольно мявкнул, и Лучано понял, что слишком сильно потянул густую длинную шерсть, запустив в нее пальцы. Переведя дух, он ласково погладил кота и почесал ему шею. Флориморд, успокоившись, опять замурлыкал.

– Меня привели на кладбище, – тускло и тихо продолжил он в тишине комнаты, где слышался только его голос, да еще урчание кота – Альс даже дыхание, кажется, затаил. – И велели вырыть могилу. Кладбищенская земля пахнет по-особому, раньше я этого не замечал. И копать ее легче, чем обычную, но все равно пока выроешь – весь мокрый и задыхаешься. Раньше я не думал, что могильщики так тяжело работают. Но я справился, конечно. И когда в эту могилу опустили гроб, даже улыбался. Чем они меня решили напугать, м? Смотрел, как из-под гроба вытаскивают веревки, на которых его опускали, и все улыбался, идиотто. Даже решил потом, когда испытание кончится, стянуть кусочек этой веревки на удачу – есть у нас в Итлии такая примета. Кто носит с собой кладбищенскую веревку или гвоздь из гроба, тому везет в игре… – Он вздохнул и усмехнулся по-настоящему. – А потом мастер протянул мне фляжку и сказал: «Пей, Фортунато. Пей и верь мне. Что бы ни случилось – верь мне, мальчик…» Я ему верил, Альс. Поэтому выпил все до капли, хотя сразу понял, что это снотворное. И все потемнело. А потом я услышал молитву Претемнейшей, которую читал мастер. И как стучит земля по крышке…

– Лу! – не выдержал Аластор, перестав краснеть. Напротив, теперь кровь отхлынула от его лица. – Это невозможно! Нельзя так с людьми… Живыми!

– Почему? – устало пожал плечами Лучано. – Можно. Это было самое обычное кладбище, только синьорам могильщикам заплатили, чтобы они одолжили пару лопат и отвернулись. Меня засыпали землей, и когда я очнулся, понял, что воздуха в гробу совсем мало. И что выбраться я не смогу. Крышка тяжелая, сверху – слой земли. И если испытание в том, чтобы спастись, я его провалил.

Теплая мурчащая тяжесть кота на коленях странным образом придавала уверенности. Лучано снова почесал его шею и сочувственно глянул на бледного Аластора. Вряд ли друг сможет представить, как это было. И хорошо, что не сможет! Незачем ему такое, не дай Великий Безликий, потом еще кошмары будут мучить, как самого Лучано несколько месяцев после экзамена.

– Я уже потом узнал, что в крышке есть отверстие, куда вставляют длинную жесткую трубку, и земля не может ее пережать. Поэтому задохнуться в гробу нельзя, откопают тебя живым, если только сам не умрешь от страха. Но дышать там сложно. Воздух сразу портится, становится горячим, тяжелым… И страшно так, что разум мутится. Сначала я ощупывал крышку и стенки изнутри, думал, что есть какая-то головоломка. Что стоит ее решить и подать сигнал, меня откопают. Что это и есть экзамен! Но стенки были гладкие, время тянулось, я задыхался, и ничего, ровным счетом ничего не происходило. И тогда я понял, что один из трех выдержавших экзамен – это всего лишь тот, кого откопали. Остальные двое так и остались в гробах, куда легли добровольно… И тогда я… Я сошел с ума. Понимаешь, м? Я вдруг подумал, что мастера Ларци заставили от меня избавиться. Что я был слишком дерзким, и гильдия решила, что такой младший мастер ей не нужен. Что вот эти доски вокруг – это последнее, что будет в моей жизни. От которой я, идиотто, сам отказался и еще упрашивал сделать это со мной…

Он замолчал, заново переживая тот жуткий приступ страха, который оказалось невозможно преодолеть. Вспоминая, как бил кулаками по крышке над собой и пытался ее процарапать, обдирая руки в кровь. Как орал, умоляя пощадить его и обещая, что никогда больше не станет дерзить…