Костры из лаванды и лжи - Валерия Шаталова

по старым доскам, когда Мрак по инерции взлетел на трёхлитровую банку, заполненную  мутной жидкостью. Леса́ закачались под немаленьким весом мохнатой туши. Тряпка Моник с глухим шлепком опустилась на доски, не дотянувшись до животного – в последний момент коту удалось извернуться и, резко оттолкнувшись задними лапами, отпрыгнуть в сторону. Банка покачнулась…

– Вот тварь плешивая! Вот…

Ругательства Моник потонули в звоне бьющегося стекла. По комнате прокатилась волна едкого химического запаха. Затем раздался грохот, леса́ не выдержали надругательства. Дальнейшее Женя не видела, потому что взметнувшийся огонь парализовал её волю и тело, разум заволокло чёрным дымом, вонью горелой плоти и палёных волос… Она попятились, пока не упёрлась спиной в стену и в беспамятстве осела на пол.

– Эжени! Эжени! – слова с трудом пробивались в сознание, а потом резкая боль в щеке заставила её распахнуть глаза. Перед ней нависало лицо Моник в обрамлении сизого дыма, аккуратно очерченные губы открывались, произнося её имя. Потёкшая тушь делала побледневшую француженку похожей на несчастного Пьеро. Позади неё бушевало зарево, щёлкая и шипя. Сбоку из кучи сваленных мешков и штукатурных смесей глухо завыл Мрак.

– Пошли, Эжени! Надо убираться отсюда!

Громкий хлопок заставил Моник испуганно вскрикнуть и сжаться в комок, а парализованная ужасом Женя даже не шевельнулась.

– Пожар… – прошептала она чуть слышно, но Моник услышала.

– Да, твою мать, пожар! Мы горим! – заорала она на неё. – Вставай! Какого чёрта ты расселась?!

Новая пощёчина хлестко обожгла скулу. У двери снова что-то громыхнуло, взрываясь, заглушая грязную ругань француженки.

– А кот? – тупо спросила Женя, силясь совладать с вязкими, как кисель, мыслями. – Мы не можем его бросить.

– Да пошёл этот блохас… – Моник зашлась хриплым кашлем.

Она схватила первый попавшийся под руку мешок, размахнулась, целясь в окно.

– Нет, не надо, – прошептала Женя, прикрывая голову.

– Дверь заблокировало! – огрызнулась Моник. – Я не планирую тут подохнуть!

Стекло градом осыпалось на улицу и на пол, а пламя взметнулось выше и жадно взревело, поглотив ворвавшийся в комнату кислород. Моник вскрикнула и отшатнулась в сторону, прикрывая голову одной рукой, а второй задрала блузку приложила ткань к лицу.

Даже её оголившийся живот был идеальным – узкая талия, ни грамма жира и слегка проступающие контуры пресса.

Женя отстранённо подумала, что с таким мышцами она, наверняка, сможет легко родить…

– Эжени! Чёрт бы тебя побрал! Очнись!

Моник потянула её вверх, и Женя встала, опираясь на стену. Каменная поверхность утратила привычную прохладу, набирая в себя жар. Француженка по-деловому выглянула наружу и осмотрела подоконник.

– Там есть небольшой выступ. Далеко не уйти, но мы продержимся до приезда пожарных. Лезь первая!

Женя бросила взгляд в окно. Внизу толпились постояльцы, кто-то звонил по телефону, несколько женщин в ужасе зажимали рты ладонями. Кажется, мимо пробежал Люк. Она перевела взгляд с Моник на дверной проём, объятый пламенем, и истерически расхохоталась, еле соображая от ужаса и паники. Вторя ей,  кот среди мешков снова глухо взвыл.

Огонь жадно лизал пентаграмму, смаковал шипящий воск свечей, и, поднимаясь кверху, полз по деревянным стойкам и косякам проёма; пожирал дощатые леса́, сваленные переломанной грудой; раскалял стеклянные банки, заставляя их громко лопаться и рассыпаться взрывом осколков.

– Ну же, давай! – Моник подтолкнула её к окну.

Справа что-то вновь громыхнуло, пол вздрогнул, будто рухнула часть стены.

– Моник! Сюда! – раздался  до боли знакомый голос. И Женя снова неадекватно хихикнула, понимая, что у неё опять галлюцинации. Ведь Эдуара здесь точно быть не может.

Она повернула голову и увидела тёмный зев узкого проёма в стене, перед ним лежал опрокинутый стеллаж. Через него Роше буквально перекинул Моник, и та скрылась в проходе. За ней метнулась чёрная тень Мрака.

За окном взвыла сирена.

– Эжени!

Эдуар бросился к ней.

Лицо обеспокоенное. Сосредоточенное. Вертикальная морщинка залегла между бровями.

«Боится? За меня? У него же нет времени на эти глупости…»

Он подхватил её. Прижал головой к своей груди, прикрывая, пряча лицо от пламени.

– Эжени, это я!

«Сильные руки. Опять куда-то несёт. Не надо. Не хочу больше!»

Она забилась в его объятиях.

– Успоко…

В этот момент глухо, словно выстрел, лопнула очередная банка. Мимо Жени что-то пролетело, Эдуар хрипло охнул и дёрнулся, упав вместе с ней. Локоть прострелила боль, щеке отчего-то стало тепло и липко, глаза заволокло алой пеленой, склеивающей ресницы, а на губах явственно ощутился металлический вкус крови.

Вихри зимней стужи

Плот из грубо сколоченных досок медленно плыл по течению чёрной реки. Над зеркальной поверхностью воды клубилась тьма, то там, то здесь закручиваясь в небольшие спирали вихрей. Порой вдали вспыхивали жёлто-зелёные огоньки и тут же исчезали, будто за движением плота следили глаза неведомых существ, что бесшумно крались по берегу, утопающему во мраке.

Удушливая тишина изредка вздрагивала резкими хлопками, тревожа гладь реки и качая плот. Женя подтянула колени к груди и съёжилась, не понимая, где она и куда плывёт.

– Эжени… – шелестело её имя, пролетая над непроглядной поверхностью воды, увязая в дымке или, наоборот, ударяя в спину зябким порывом ветра. – Эжени…

Река волновалась всё сильнее, заставляя хвататься за неровные кромки досок, будто хотела сбросить Женю в пугающую голодную тьму.

– Эжени! – волна с рёвом обрушилась на плот, закрутила, накренила.

Женя почувствовала, что соскальзывает, но как сильно бы она не цеплялась, не впивалась ногтями в старое дерево, тьма неумолимо приближалась. Она лизнула ноги ледяным колючим языком чёрного тумана, обвила руку, словно жгутом-щупальцем, и дёрнула вниз.

– Эжени! Да просыпайся же ты!

Распахнув глаза, она уставилась на потолок с круглым плафоном по центру. Тусклый белый свет выхватывал лишь часть комнаты… Не комнаты – палаты. За единственным окном темнело небо, усыпанное звёздами.

– Ну наконец-то, – облегчённо вздохнули совсем рядом. – нам надо поговорить, хорошо?

На краешке соседней койки сидела Моник. Её причёска снова была идеальной, как и макияж. Разве что объёмная кофта крупной вязки выбивалась из привычно-делового стиля.

Воспоминания наскакивали одно на другое, вертелись в сознании, путались, порождая только вопросы, но задавать их Моник… Эту предательницу не хотелось ни видеть, ни слышать. Женя отвернулась к стене.

– Эжени, – снова позвала бывшая подруга.

– Уходи.

– Нет. Нам нужно обсудить план действий.

– Провались в болотную топь, – буркнула она по-русски.

Моник вздохнула.

– Я понимаю, что ты злишься на меня. Но нам всё равно нужно поговорить, обсудить, что будем говорить полиции.

– Какой ещё полиции?

– В отеле случился пожар, Эжени, могли пострадать постояльцы, – терпеливо, как ребёнку, начала объяснять француженка. – Ведётся служебное расследование, ведь если возгорание произошло