Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков

Как дороги для меня эти воспоминания о старой Москве… На нашу долю выпал светлый удел – светлое детство и светлая молодость. Детство в родном доме, детство, согретое любовью всех окружающих в тихом семейном укладе старой Москвы, детство с его молодостью, наивной радостью и красотой. Знают ли светлое детство современные поколения? Знают ли они молодость с чувством дружбы, с увлечениями, с ее порывом к возвышенному, с ее идеализмом? В сумятице все растоптано. Все светлое отлетело от земли. Несложная простая жизнь, жизнь замкнутая в своем семейном кругу, не городская, а деревенская жизнь, мирно протекала в дворянских особняках старой Москвы. Мы росли вдали от шума улицы. Мы не знали грубости, жестокости и злобы, не знали ненавистей. В этих комнатах старого дома, где веяло тишиной деревенской усадьбы, слагался особый русский идеализм.

В старой Москве в сороковых годах в дружном кружке Станкевича сходились и Герцен, и Белинский, и Киреевский, и Аксаков, славянофилы и западники, но люди одного и того же порыва русского идеализма. Герцен на чужбине, в изгнании с теплым чувством вспоминает об этом московском кружке. Так и для меня дороги воспоминания о таком же московском кружке на рубеже двух столетий, собиравшемся у братьев Долгоруковых и называвшемся «Беседой». В нем не было ничего революционного. Как далеки были мы от этих ненавистей, от этой мути, поднявшейся с низов… Как чужда была для нас классовая вражда… Все были одушевлены общественной деятельностью. Среди нас были люди разных политических взглядов, но не было ни одного карьериста. Мне хорошо известно современное отрицательное отношение к «дворянским гнездам», к этим «беспочвенникам утопистам».

На примере князя Долгорукова я покажу вам, на какую стойкость в борьбе был способен этот идеалист прошлого, этот благородный отпрыск старого русского княжеского рода. Я хотел бы нарисовать перед вами нравственный облик князя Павла Долгорукова. Рюрикович по происхождению, потомок московских князей, князь Павел Долгоруков и по своим родственным связям, и по своему богатству принадлежал к высшему кругу русской знати. Но в нем и тени не было княжеской спеси. Ничего деланого, выдуманного, надутого, никакой позы в нем не было. Я бы сказал, что он был по своим внутренним свойствам демократ, если бы слово это не было так извращено современностью. В нем не было никакого тщеславия, желания выдвинуться, покрасоваться. Он не искал для себя ни почестей, ни отличий. В общественной деятельности он не добивался первой роли. Он выполнял свой долг упорно и настойчиво, как бы он ни казался незначительным. Либерал по убеждению, он не был человеком громкой фразы, не был хрупким идеалистом. Он умел отстаивать свои убеждения и бороться за них. Но прежде всего князь Павел Долгоруков был русский. Я бы назвал его патриотом, если бы это иностранное слово могло бы передать тот особый уклад русской души, где любовь ко всему своему родному глубоко заложена в скрытых корнях, а не выявляется в одной наружной внешней окраске. Он был спокоен и мужественен. И эти моральные свойства его возвышались до подлинного героизма.

Представьте себе Новороссийск зимою 19-го года. Каменный подвал, куда врываются леденящие струи норд-оста. Старики, женщины, семьи с детьми, больные, раненые – все свалены в один подвал. Сыпной тиф выхватывает свои жертвы среди знакомых, близких, родных.

Умирает Зноско-Боровский, умирает Пуришкевич, князь Евгений Трубецкой… Грабежи в городе. Страх нападения зеленых. Отряд, посланный на усмирение восставших, перебил своих офицеров и ушел в горы. На улицах разнузданная солдатчина. На вокзале ругань и драки. Я помню в это время князя Долгорукова. Как сейчас вижу его на дырявом диване в сырой, темной каморке. Казалось, нет выхода. Люди кончали самоубийством. И я помню на собрании среди растерянных, упавших духом твердое заявление князя Павла Долгорукова: «Нужно идти в Крым и продолжать борьбу». Все спешили спастись из Новороссийска. Долгоруков остался. Он сошел с мола и сел на английский катер, когда красные уже вошли в город и шла стрельба на улицах. Имя Долгорукова неразрывно связано с армией. Пацифист по убеждению, он стал упорным поборником вооруженной борьбы против большевиков. В нем заговорило глубокое русское чувство. Он взял бы винтовку и стал бы рядовым, как и другие, если бы не его преклонный возраст. Он никогда не стремился выдвинуться, он был и остался рядовым. Да, как рядовой, он выполнил свой жизненный подвиг. Он мог бы уйти, как сделали это другие, и никто не осудил бы его. Его ближайшие друзья покинули армию. Долгоруков остается. И в Крыму, так же как в Екатеринодаре, при Деникине, так же и при генерале Врангеле, он отдает все свои силы на служение Белому делу.

Нелегка была его задача. Его обвиняли, что он связал себя с реакционным течением. А в Константинополе! Кто только не отвернулся в эти дни от русской армии, кто только не лягал ослиным копытом раненого льва? Спешили перебраться в другой лагерь подальше от тех, кто был обречен, казалось, на гибель в Галлиполи. Милюков объявил «новую тактику», порвал с Белым движением. На этой почве произошел разрыв. Морально Долгоруков не мог оставаться с Милюковым. Мы не забудем той травли, которой подвергался Долгоруков за свою верность армии, мы не забудем все эти издевательства и смешки, когда князь Павел Долгоруков приложил свою руку к продаже серебра ссудной казны. «Князь Серебряный» – издевались над князем Павлом Долгоруковым. Долгоруков узнал измену друзей, изведал «презренных душ презрение к заслугам». Многие здесь в изгнании опустились, сбились с пути, потеряли самих себя. Долгоруков морально вырос в этих невзгодах.

Перенеситесь мысленно в старую Москву прошлого века, представьте себе всю эту обстановку богатого княжеского дома, где вырос князь Долгоруков, представьте себе белую залу с колоннами Московского дворянского собрания, где появлялся молодой князь Долгоруков, рузский предводитель дворянства. Представьте себе роскошную подмосковную усадьбу Волынщина, родовое гнездо князей Долгоруковых, у парадного крыльца чугунные пушки, свидетели боевой славы князя Долгорукова, покорителя Крыма екатерининских времен. А после?.. Бродяга, старик с котомкой за плечами пробирается украдкой через русскую границу, скрывается во ржах, припадает и целует русскую землю… Представьте себе эту картину, и вы поймете всю трагедию русской жизни, вы поймете также, сколько любви к русской земле сохранилось в этом старом сердце… Отчего Долгоруков пошел в Россию? Ведь это безрассудство, скажут иные. Да, безрассудство. А разве не безрассудство остаться последним на новороссийском молу? Разве не безрассудство упорно отстаивать продолжение борьбы, когда все потеряно. Разве не безрассудство приложить руку к продаже катарского серебра и принять на свое имя ушат грязи? Все это безрассудство. Но без этого безрассудства человечество погибнет в болоте морального падения. Долгоруков мог бы уйти в частную жизнь. Он мог бы устроиться у своих богатых родственников в Париже. Но он не захотел. Для него невыносима была эта жизнь в вынужденном бездействии среди людей светского круга, столь чуждых всему тому, чем мучился Долгоруков. Он знал, на что он идет. Единственно, о чем он заботился, – чтобы большевики не запятнали его имя. Перед уходом он оставил письмо для опровержения большевистской клеветы.

В борьбе, которую мы ведем, нам нужны не декларации, не программы, нам нужен личный пример. Гнетет сознание ненужности нашей жизни и смерти. Кровь Долгорукова пролита не напрасно. До него столько было казней, убийств заложников – и общее равнодушие покрывало все эти злодейства. Теперь не так. Что-то совершилось в мире, и сквозь туман и мглу луч света промелькнул во тьме. Совесть пробудилась в людях.