Ветер в его сердце - Чарльз де Линт

это произошло далеко не сразу. Моя лучшая подруга буквально дышала ее музыкой, а меня она совершенно не задевала. Но когда Эйми умерла, я заинтересовалась «Крысами на дизельном ходу». Стала слушать. Много.

— Чтобы не потерять ее?

Она качает головой.

— Нет. Эйми покончила с собой. Я начала слушать «Дизел Рэтс», чтобы понять, почему любимая музыка подруги не удержала ее на земле. А потом и сама влюбилась в нее.

Она говорит, глядя в безоблачное небо.

Что ей ответить, я не знаю. Когда-то, на пике славы «Дизел Рэтс», фанаты говорили мне, что остались жить благодаря нашим песням. Черт побери, да меня самого тогда спасало только то, что я играл музыку, спасающую их! До тех пор, пока это не перестало действовать. Пока в моей жизни не накопилось столько дерьма, что ни одна песня в мире не могла вытащить меня из-под вонючих завалов.

О самоубийстве я никогда не помышлял. Но мне отчаянно хотелось раствориться, исчезнуть, сбежать, и потому я взял и поменялся местами со своим двоюродным братом. Он должен был стать рок-звездой, а я тихонечко сделал бы ноги.

Все прошло бы путем. Ведь Стива даже не забрызгало той дрянью, груз которой едва не задавил меня. Ему нужно было просто подождать, пока все закончится — и хорошее, и плохое. И я нисколько не сомневаюсь, что Джексон Коул из него получился бы куда лучше, чем из меня самого.

Но потом этому чертову самолету понадобилось рухнуть.

— Люди любят рассказывать, как их спасло искусство, — изрекаю наконец я.

Женщина смотрит на меня, ожидая продолжения.

— Ну вы же знаете: вовремя прочитанная книга, прослушанная песня. Не раньше, не позже, а как раз в тот самый момент, когда это необходимо. Часто восприятие искусства вытягивает с самого дна. А иногда человека спасает творчество. Только это тоже не гарантия долгой и счастливой жизни. Порой человека ничто не может спасти — даже поддержка любящей семьи, друзей или незнакомцев, протягивающих руку помощи. Некоторым очень хорошо удается скрывать, насколько им плохо. Пожалуй, страшнее всего обнаружить это слишком поздно.

— Это как раз про Эйми, — отзывается она. — Я понятия не имела… Да вообще никто. Пока мы не прочли ее дневник после… после ее… — вместо окончания фразы следует тяжелый вздох. — Сколько ночей я пролежала без сна, сокрушаясь, что сунула нос в эти чертовы записи.

— Бесконечные самокопание и самобичевание могут довести до ручки, — наставляю я новую знакомую. — Наверное, только и остается надеяться на то, что наши близкие — те, кто не справился с судьбой или с собой, — в конце концов обрели мир, которого они так жаждали.

— Вы вправду в это верите?

— Скорее, хочу верить. Но я знаю совершенно точно: корить себя за то, что мы не в силах были изменить, глупо и недальновидно.

Это не мои слова — я слышал их от друзей, когда в группе рушилось буквально все. А позже — от Опоссума и Морагу. Но меня не оставляет ощущение, что осознал я их только сейчас.

Я не заставлял Стива садиться в тот самолет. И не просил его поменяться со мной местами. Просто как-то ночью мы разговорились: я, не переставая, скулил, что все пошло по п…де, Стив мне сочувствовал, а в конце концов пошутил:

— Слушай, а давай на какое-то время поменяемся местами. Я буду рок-звездой, а ты — чуваком из обслуживающего персонала. Посмотрим, что получится. Готов поспорить на свой Gibson Les Paul[34], ты быстренько оклемаешься.

Даже не помню, когда предложение перестало быть шуткой. Но и после принятия решения никто ни на кого не давил. Мы предвкушали потеху, да мне и вправду необходимо было сменить обстановку.

Стив позвонил мне перед тем рейсом.

— Эй, неудачник! — прикалывался он по телефону. — Меня тут в самолете дожидаются девочка и бутылка хорошего виски. А у тебя как вечерок складывается?

Это оказался наш последний разговор.

Но в самой авиакатастрофе я не виноват. Не я превратил Салли в безнадежного торчка, не я подбил Тони трахаться с Беном, не я подстроил несчастный случай Мартину. И уж точно я никак не мог повлиять на бабушку, грохнувшую своего отключившегося муженька.

И все это, одно за другим, тяжким грузом повисало у меня на шее, как и бесконечные ожидания фанатов и продюсеров: «Давай, выдай еще один хит! Отыграй чумовой концерт! Обрати все свалившееся на тебя дерьмо в звонкую монету, ты же творческая личность! Пострадаешь — запилишь новую песню!»

Но с чего это вдруг мне пришло в голову примириться с прошлым? Сидя в этом совершенно невообразимом месте, разговаривая с едва знакомой женщиной.

— Вы как будто сейчас не здесь, — очень кстати замечает она.

Отмахнувшись от своих невеселых мыслей, я, глядя на нее, соглашаюсь:

— Да, есть немного. Просто пока давал вам советы, сам к ним прислушался — в голове будто стрелку переключили, и мысли потекли туда, куда им и следовало. Понимаете, можно тысячу раз сказать себе, что вечно каяться в несуществующих грехах бессмысленно. Это не трудно. Но неимоверно трудно поверить в это.

Женщина понимающе улыбается:

— У вас же получилось! Научите меня, как добиться нужного результата?

— Боюсь, не сумею.

— На самом деле я и не надеялась, — медленно кивает она.

— Видите ли, мне понадобилось сорок лет, чтобы уяснить это. Пожалуй, без терпения здесь не обойтись.

— Сомневаюсь, что испытываю желание жить с этим еще сорок лет, — отзывается моя гостья.

— Отлично вас понимаю! — тут мне приходит в голову, что неплохо бы познакомиться с собеседницей: — Кстати, я, кажется, не знаю вашего имени.

— Лия. Вообще-то полностью Элеонора Лия Хардин, но, по правде говоря, никогда не ощущала себя Элеонорой.

— Вам подходит Лия. На Элеонору вы совершенно не похожи.

— А как должна выглядеть Элеонора?

— Не как вы. В именах у нас Морагу разбирается. Он вам скажет.

— Морагу, — повторяет Лия.

Затем поднимается на ноги и идет к краю плато: там внизу — может, даже в нескольких километрах от дна пропасти, черт его знает, с этого места станется — по-прежнему парит и медленно вращается тело Эгги.

— Нужно ей как-то помочь, — говорит женщина, когда я присоединяюсь к ней. — У вас, случайно, нет веревки или чего-нибудь такого?

Я качаю головой.

— Когда Ситала, вырастив эти огромные вороновы крылья, бросилась вас спасать, я подумал, что потом попрошу ее достать и Эгги.

— Кажется, мне все это примерещилось. Раз — и нету. А что с ней случилось?

— Этого я не знаю. Очень надеюсь, что мы тут не застрянем, хотя я не имею ни малейшего представления, как отсюда выбираться.

— Из вашей собственной головы, — уточняет