Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

«Ты должен ввести церковь в третье тысячелетие», — напутствовал его Вышиньский в день избрания[612]. Именно с ожидания двухтысячного года и начинается энциклика. Войтыла объявил, что его правление в Апостольской столице — это продолжение того этапа, который начали Иоанн XXIII и Павел VI. Отдав дань свершениям собора, понтифик призвал к сдержанности в осуществлении его реформ. А именно: осуждая триумфализм, не следует в то же время увлекаться критикой проступков людей церкви; открываясь для диалога с другими религиями и течениями христианства, нужно сохранять основы своей веры и морали, а провозглашая коллегиальность, надо помнить, что она уже воплощена Павлом VI в форме синода епископов. Об идее расширить круг избирателей римского папы Войтыла, сам некогда отстаивавший ее, умолчал — к большому разочарованию своих сторонников, вроде Кенига и Лоршейдера. Поскольку Христос открыл человеку человека и тем восстановил связь рода людского с Богом, утраченную Адамом после первородного греха (вспомним пьесу «Пред магазином ювелира»), людям следует возлюбить Иисуса всей душой, так как эта любовь только и придает нашей жизни смысл. Современный человек пребывает в постоянной тревоге из‐за того, что созданные им вещи могут обратиться против него. Причина этого — в хищническом отношении к планете и в том, что прогресс морали не успевает за развитием технологий. Задача человечества в том, чтобы изменить такое положение, а это невозможно сделать в материалистической цивилизации, где пренебрегают духовным наполнением.

Современный мир полон неравенства и социальных проблем, продолжал папа. Существующие структуры показали свою неспособность преодолеть эти изъяны, потому что не руководствуются принципом солидарности, не перечисляют достаточные средства в помощь голодным и обездоленным, предпочитая вместо этого вооружаться. Особенно ярко это видно на примере государств, провозглашающих самих себя наивысшим благом. В таких государствах одна партия часто навязывает монополию на власть и отвергаются права человека, такие как свобода вероисповедания и свобода совести. Впрочем, борясь за свободу, нельзя забывать, что она — лишь необходимое условие для церкви выполнять свою миссию, а отнюдь не самоцель[613].

В своей первой энциклике Иоанн Павел II определил программу понтификата: несение всем народам слова Христова и сплочение вокруг реформированной на соборе церкви. Теперь его ближайшей задачей стал визит в Польшу — хотя бы ради того, чтобы закрыть начатый им когда-то синод духовенства краковского диоцеза. Даже паломничество в Мексику Иоанн Павел II воспринимал как «пропуск» в Польшу, полагая, что если уж мексиканские власти его приняли, то собственные коммунисты и подавно не посмеют отказать[614].

* * *

Изначально он планировал нагрянуть к землякам 13 мая 1979 года, на девятисотую годовщину смерти святого Станислава Щепановского. Об этом сам понтифик написал в обращении к соотечественникам в конце ноября 1978 года. Ту же мысль проводил Вышиньский в своих публичных выступлениях[615]. Но польская верхушка выступила против, уверенная, что церковь использует мученичество святого Станислава как повод для давления на государство. «Руководство ПНР, как это следует из доверительных высказываний официальных лиц, решительно настроено против… визита, хотя формальные основания для этого будет нелегко выдвинуть, учитывая к тому же, что К. Войтыла сохранил паспорт гражданина ПНР», — сообщал Отдел информации МИД СССР 17 января 1979 года[616].

Двадцать четвертого января 1979 года прошла, так сказать, разведка боем, причем сразу в двух направлениях: в Варшаве примас обсудил с Гереком положение дел в стране и дату визита римского папы, а в Ватикане Иоанн Павел II встретился с министром иностранных дел СССР Андреем Громыко.

Вышиньский говорил с первым секретарем в наступательной манере. Его козырем был не только карьерный взлет бывшего подчиненного, но и природный катаклизм в виде необычайно морозной и снежной зимы, нанесший сокрушительный удар по расшатанной польской экономике. Осадков было так много, что власти задействовали танки для расчистки дорог. В воеводских парткомах обсуждался вопрос установки на трамваях огнеметов, чтобы растопить огромные заносы. Городской транспорт практически встал, поезда ходили с перебоями, электростанции сплошь и рядом не работали из‐за отсутствия угля. Снег и мороз послужили косвенной причиной взрыва газа в отделении польского Сбербанка в самом центре Варшавы, произошедшего 15 февраля. Погибло 49 человек, и от 77 до 135 получили ранения.

Но самое досадное для Герека случилось прямо на Новый год, 1 января, когда скончался лидер ПАКСа Пясецкий. Его организация оказалась временно выведена из строя, а сменивший Пясецкого Рышард Рейфф вообще взял курс на сближение с епископатом и уже не был расположен служить тараном государства против церковных бастионов[617].

Принимая все это во внимание, Герек не мог диктовать свои условия и согласился на приезд римского папы в 1979 году, хотя раньше настаивал на том, чтобы приурочить визит понтифика к 600-летию Ясногурского монастыря, которое должно было отмечаться тремя годами позже[618]. Впрочем, власти продолжали упорствовать в вопросе точной даты, не желая видеть первосвященника в Польше в мае, на пике торжеств в память святого Станислава.

Что касается встречи римского папы с А. А. Громыко, то она, как утверждал советский министр, прошла по инициативе Ватикана, подобно всем предыдущим встречам советских представителей с чиновниками курии и понтификами[619]. На тот момент СССР не поддерживал дипломатических отношений со Святым престолом, поэтому переговоры всякий раз проходили в рамках визитов советских официальных лиц в Италию.

Контакты между Ватиканом и СССР установились еще в начале шестидесятых, на волне Второго Ватиканского собора и новой восточной политики Святого престола. Первой ласточкой здесь явилось приглашение к РПЦ направить делегацию для участия в соборе.

Не секрет, что в Советском Союзе православная церковь тесно взаимодействовала с властью, а церковные чины входили в партийно-государственную номенклатуру. Для КПСС церковь представляла интерес как орудие внешнеполитического воздействия. Предпоследний глава Совета по делам религий при Совмине СССР Константин Харчев говорил по этому поводу: «С момента своего возрождения в 1943 году Русская Православная Церковь оказывала активную помощь Советскому государству на международной арене. Особенно это усилилось с середины 60‐х годов. Если посмотреть публикации тех лет в „Журнале Московской Патриархии“, увидим, что упор в публичной деятельности Русской Православной Церкви приходился на внешнеполитическую. Советское государство ее субсидировало, передавая каждый год Церкви через Совет религий около двух миллионов долларов на зарубежные поездки иерархов, содержание ее представительств за рубежом и т. д. Не случайно, когда в 1984 году встал вопрос о поиске нового председателя Совета по делам религий, одним из основных требований к кандидату было… чтобы тот обязательно имел опыт внешнеполитической работы, желательно в ранге дипломата»[620].