Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Несмотря на возражения как административного суда, так и Высшего административного суда Гамбурга, Макс Брауэр, председатель гамбургского сената, то есть высшее должностное лицо коммерческого города-земли, не постыдился вопреки этим двум вердиктам и под защитой своего статуса неприкосновенности назвать систему мефо-ваучеров жульничеством. Процитирую несколько предложений из вердикта Высшего административного суда Гамбурга:

«Директорат Имперского банка действовал в рамках разумных монетарных целей, когда в выборе методов заблаговременного обеспечения фондов он принимал во внимание то, что увеличение объема денежной массы приведет также к росту производства. В связи с государственными мерами по созданию рабочих мест система мефо-ваучеров была хорошо приспособлена для осуществления этой цели. Она образовывала реальную основу для преодоления экономической депрессии. Отказавшись от упорной приверженности к страховочному принципу, за что порицали предыдущее руководство Имперского банка, и придерживаясь функций современного банка по обеспечению средствами государственных инвестиций, Имперский банк действовал в соответствии с требованиями здравого смысла».

Между тем федеральный министр экономики господин Шмитт работал со значительным рвением, однако постоянно сталкивался с сопротивлением партийных групп своим усилиям по поддержанию здравомыслия в экономической политике перед лицом сомнительных и абсурдных требований партии. Вскоре он устал от такой борьбы, тем более что не смог ничего сделать для исправления условий, которые имели тенденцию к постоянному понижению поступлений иностранной валюты в Германию. Пережив небольшой приступ во время произнесения речи, он воспользовался этим случаем, чтобы попросить Гитлера освободить его от занимаемого поста.

Время от времени Гитлер обсуждал со мной положение с иностранной валютой. В одном случае я участвовал в общей дискуссии в его кабинете вместе с министром финансов фон Крозигом. Гитлер справился вначале у Крозига, каким образом можно улучшить ситуацию с иностранной валютой. Когда Крозиг не дал вразумительного ответа, он обратился ко мне:

— Что бы сделали вы, господин Шахт, если бы были министром финансов?

Я ответил сразу и прямо:

— Никогда бы не делал закупок больше, чем имею средств на оплату, и покупал бы как можно больше у тех стран, которые покупают у меня.

Мы расстались в этот день без принятия какого-либо решения. 26 июля 1934 года мне неожиданно позвонили, вызвав на беседу с Гитлером в Байройт, куда он поехал на музыкальный фестиваль. Там я встретился с господином фон Папеном, которого, как и меня, неожиданно вызвали по телефону.

Сначала Гитлер побеседовал утром 27 июля с фон Папеном.

Через некоторое время фон Папен вышел и сказал мне, что выразил готовность ехать послом в Вену.

Затем к Гитлеру пригласили меня, он сообщил, что у него из головы не выходит наш последний разговор.

— Из-за болезни федеральный министр господин Шмитт не вернется к исполнению своих обязанностей. Мне нужно подыскать кого-нибудь на этот пост, и хотелось бы спросить вас, господин Шахт, не могли бы вы в дополнение к своим обязанностям председателя Имперского банка заняться также руководством министерства экономики?

Снова я столкнулся с трудным решением. Направления, по которым развивалась партия, манера ее боссов вмешиваться во все сферы управления, их стремление захватить в свои руки как можно больше власти, их вражда к евреям, выставление ими церкви на посмешище — все это становилось так же очевидным для меня, как и для всего остального мира. И я горячо осуждал это. Отвратительнее всего были события, связанные с путчем Рема четырьмя неделями раньше. В какой позиции, спрашивал я себя в то время, можно начать обуздание или предотвратить злоупотребление властью в правительстве и партии? Оставалась одна, и только одна, возможность работы изнутри. Это возможность использования самой правительственной деятельности для борьбы с эксцессами системы и направления ее политики по верному пути. В качестве министра экономики я располагал бы ббльшими возможностями осуществить свои идеи на практике, чем в ранге председателя Имперского банка.

Я выразил в принципе согласие принять предложение, но хотел прояснить предварительно один вопрос.

— Прежде чем принять новую должность, мне хотелось бы знать, как, по вашему мнению, я должен вести себя с евреями?

— В экономических вопросах евреи могут вести себя так же, как до сих пор.

Я запомнил этот ответ и приводил его позднее, когда имел случай обсуждать вопрос о преследованиях евреев Гитлером. Будучи главой министерства экономики, я защищал каждого еврея от нанесения ему незаконного экономического ущерба со стороны партии.

Я приступил к руководству министерством экономики буквально через четыре недели после мятежа Рема. В это время я был слишком погружен в выполнение своих обязанностей, чтобы уделять особое внимание революционным тенденциям в какой-либо из партийных фракций. Поэтому оставался в неведении относительно всех подробностей, касавшихся подготовки этого заговора: фактически сообщения прессы о путче застали меня врасплох.

Накануне вечером мы с женой ожидали на ужин доктора Геббельса с супругой. Мой секретарь несколько раз звонил в дом Геббельсов справиться, что случилось, но не получал ответа.

В маленьком докторе, который оказывал через министерство пропаганды пагубное влияние не только на немецкий народ, но также на Адольфа Гитлера, я инстинктивно чувствовал своего врага. Он ненавидел меня. В его представлении экономика была необходимым злом. Разумеется, он никоим образом не мог позволить, чтобы экономист в правительстве лишил его звания «первого интеллектуала».

Из своей нелюбви втягиваться в ненужные интриги и вражду я пригласил его на ужин, но, как уже упоминалось, он не пришел. На следующее утро я узнал причину его невежливости. В Мюнхене и окрестностях был подавлен под руководством Гитлера путч со стороны верхушки штурмовых отрядов СА. Погибло много людей, часть которых не имела ничего общего с СА.

Теперь известно, что в то время состоялся конфликт, в ходе которого одна группа, возглавляемая Гитлером и включавшая также Геринга, Гейдриха, Гиммлера и Геббельса, обезвредила другую группу. Тот факт, что отдельные сатрапы извлекли выгоды из этого события, чтобы разрешить свои личные междоусобицы и добавить их на общий счет, придает мрачный оттенок всему этому делу.

Узнав первые подробности, я содрогнулся. В периоды консолидации вслед за скрытой гражданской войной такие события, возможно, неизбежны. Что меня насторожило, так это ложь и увертки, при помощи которых извращались и замалчивались факты.

Хотя погибли сотни людей — и среди них мюнхенец, неверно опознанная жертва, — Гитлер в речи в рейхстаге от 3 июля 1934 года назвал цифру погибших всего в семьдесят семь человек. Даже среди этих семидесяти семи были лица, которые явно не имели отношения к мятежу Рема.