Последний приют призрака - Елена Хабарова

– Молчать будем, как мертвые! – горячо поддержал и Елисеев, однако тут же умолк, словно подавился этими словами, которые вполне могли оказаться пророческими.

Эти трое оцепенели. Каждый уже видел себя мертвым, застреленным, для надежности утопленным в болоте. Они все скорчились от ужаса неминуемой смерти!

– Ну, что делать с ними будем? – повторил Гедеон. – Глумцы ведь, кощунники. Сколько зла людям причинили! Отпустим – донесут на нас, как пить дать.

И тогда я принял решение.

– Нет, – проговорил с трудом. – Оставьте их. Они… ничего не смогут…

Больше я ничего не мог сказать. Все мои силы ушли на внушение. Потом я почувствовал, что падаю, и Касьян Егорович еле успел меня подхватить.

– Гроза! – встревоженно крикнул Гедеон, подбегая.

Но я уже ничего не сознавал. Отец Киприан и Гедеон вдвоем понесли по лесным тропам и меня, и наш драгоценный груз, оставив на дороге телегу и трех человек, которые… которые начисто забыли о том, что с ними произошло.

Ящик был забит и забросан сеном.

Беляков и Елисеев удостоверились, что телега больше не завязнет, и забрались в нее. Возчик подхлестнул лошадь. Предстоял долгий путь до Москвы…

А меня отнесли в ближнюю деревню и дали возможность отдохнуть.

Очнувшись, я увидел Анюту, сидящую около лавки, на которой я лежал.

Она внимательно взглянула на меня своими голубыми глазами и спросила:

– Лиза – это жена твоя?

Я понял, что звал ее в беспамятстве.

– Жена.

Анюта опустила глаза, побледнела, и мне до смерти захотелось приголубить ее, утешить, приласкать – как светленькую, ясненькую, родную сестру свою.

– Ну, одного брата мне вполне достаточно, – вдруг усмехнулась Анюта, вставая, и я понял, что она не только прочла мои мысли, как бывало и прежде, но и преодолела себя. Вся та тьма, которая всколыхнулась из-за меня в ее душе, исчезла.

А может быть, это была не тьма, а свет вспыхнул… Но, если даже так, он теперь погас!

– Поднимайся, Митя, – продолжала Анюта. – Мы с Гедеоном хотим тебе кое-что показать.

Они привели меня на место, где спрятали священные останки. Там нас ждала монахиня – та самая сестра Серафима, о которой я прочел в заметках Артемьева и которой Гедеон и Анюта полностью доверяли. Так мы стали четырьмя хранителями великой тайны.

Неведомо, кому и когда будет она открыта и случится ли это вообще когда-нибудь…

Я огляделся, одобрил выбор тайника. Мне все казалось, что над ним реет тот же светлый призрак, который являлся и Артемьеву, и мне. Хотелось стоять тут долго-долго… Но предстояло срочно вернуться в Саров. Мы ведь сделали только полдела. Мне предстояло еще поработать, чтобы избавить монахов Саровского монастыря и монахинь из Дивеева, а также окрестных крестьян от расплаты за исчезновение мощей. Ведь это обнаружится, когда телега с синим просфорным ящиком доберется до Москвы!

Сначала я предполагал списать их исчезновение на каких-то лесных разбойников. Но когда Гедеон и Касьян невольно выдали себя, пришлось изменить план.

И в этом мне должен был помочь Матвеев.

Мы с Гедеоном вернулись в Саров вдвоем – Анюта и Серафима ушли в Дивеево. Я провожал их взглядом, и мне казалось, что Анюта с каждым шагом безвозвратно удаляется не только от меня, но и от всего живого мира.

Наконец две женские фигуры исчезли из виду.

Я обернулся – Гедеон смотрел на меня исподлобья.

Потом вздохнул и перекрестился.

– Ты чего? – уныло спросил я.

– Жалею тебя, – ответил он. – И ее жалею.

И я вспомнил, что почти теми же словами встретила меня Анюта несколько дней назад…

Она заранее знала, чем все закончится, – так и не начавшись. Знала, что нас обоих ждет невозвратная потеря того, чего не суждено было обрести…

В эту минуту только мысль о Лизе помогла мне преодолеть внезапный приступ острого горя!

Горький, 1942 год

Они добрались до Горького на перекладных, пересаживаясь с одной попутной машины на другую, и скоро оказались на вокзале. Оба здорово проголодались, самое бы время было зайти в столовую, однако ни одной коммерческой найти не удалось, а талонов для общественной столовой у них не было. Вот ведь каких только бумаг им не дали в разведшколе, и денег у каждого по солидной пачке, а вот про талоны в столовую забыли…

– Ничего, что-нибудь придумаем, – весело сказал Андреянов, жадно оглядываясь и безотчетно улыбаясь.

Похоже, он был рад оказаться в этом городе. Наверное, Андреянов любил его!

А на Ромашова Горький произвел тягостное впечатление. Деревня деревней, и даже не сказать, что большая, а какая-то растянутая в разные стороны. Скучно, пыльно, уныло… Даже само его название внушало тоску. Ну, писатель, ну, говорят, даже великий, но звучит-то как?! Надо же додуматься так унизить и сам город, и его жителей! Вот интересно бы узнать, за что до такой степени возненавидел их тот, кто принял это безмозглое решение о переименовании Нижнего Новгорода в Горький? Хотя, с другой стороны, и раньше название было не ахти. Новгород, но Нижний. Как бы так себе, второй сорт… Тоже довольно унизительно! Стоит город на слиянии Волги и Оки, ну, назвали бы его Волгоокск, что ли!

Однако как бы назывались тогда жители? Волгоокцы? Волгоокчане? И особенно волгоокчанки… Странновато звучит… Хотя не более странно, чем горьковчане или нижегородцы с нижегородками…

Ромашов спохватился, что думает о какой-то ерунде, когда Андреянов ткнул его в бок и сказал:

– Пошли, позвоним Борьке Лозикову. Поищи пятнашку.

Напротив небольшого здания вокзала стояла деревянная будка телефона-автомата. Ромашов вынул из кармана телогрейки пятнадцатикопеечную монету и усмехнулся: как давно он не звонил ни по какому телефону! Ни по уличному автомату, ни по обычному квартирному или кабинетному аппарату! С того летнего дня 1937 года, когда один за другим набирал номера родильных и детских домов Москвы, разузнавая, не подкидывали ли им новорожденных близнецов: мальчика и девочку.

Теперь он их, можно сказать, нашел. Теперь они почти в его руках!

Ромашов встал около выбитого окошка (отчего это в телефонах-автоматах везде и всегда выбиты стекла?!) и от нечего делать стал смотреть, как Андреянов набирает номер.

Ответили сразу. Мембрана сильно резонировала, и до Ромашова донесся приятный женский голос:

– Алло! Приемная начальника Гутапсбыта!

– Борис Борисович на месте? – напряженно спросил Андреянов.

– Да, конечно.

Кажется, секретарша несколько удивилась вопросу. В самом деле, где быть начальнику Гутапсбыта в шестом часу вечера, если не на рабочем месте?