Последний приют призрака - Елена Хабарова

Тогда и Ольга, наконец, умылась на ночь и пошла наверх, грустно взглянув на похрапывающую Тамару, однако даже не пытаясь ее разбудить, только вместо пальто накрыла теплым одеялом. И, наконец, легла спать сама.

Фаина Ивановна еще какое-то время оставалась внизу, потом заперла двери, осторожно, чтобы не скрипели ступеньки, пробралась в свою комнату и легла, но долго еще ворочалась, прежде чем уснула – уже под утро. И хотя она не сомневалась, что завтра в ее жизни все должно будет измениться к лучшему, сны ей снились мутные, пугающие, так что она очень скоро проснулась и села у окна, глядя в серое предрассветье и торопя наступающий день.

Из записок Грозы

В ту ночь я то и дело вспоминал о событиях, которые происходили на заводе Михельсона 30 августа 1918 года. Товарищ Дора, полуслепая эсерка Фанни Каплан, с ее самоотверженной готовностью пожертвовать собой ради спасения России от большевиков… И дерзкая попытка Николая Александровича магическими способами обеспечить меткость ее стрельбы. Действиями Доры фактически руководила Лиза, поскольку Трапезников создал между ними телепатическую связь. Однако в то время Лиза была всего только превосходным медиумом, но довольно слабым индуктором. Ее отец опасался, что Дора может не услышать подсказок. И он стал для них неким рупором, усиливая эту связь.

Вот так в эту ночь Анюта стала рупором между мной и Гедеоном. Конечно, моих способностей хватило бы, чтобы передать засевшему в храме монаху мысленное излучение, однако его родство с Анютой обеспечивало не только сильную телепатическую связь, но и доверие. Несмотря на то что девушка была гораздо младше брата, он бесконечно уважал ее за таинственный дар и в вещах, требующих не столько жизненного опыта, сколько интуиции, всегда к ней прислушивался. То, что Анюта стала между нами посредником, усиливало впечатление от моих советов. Ну а Гедеон уже сам сделался посредником между нами и – своими братьями-монахами, которые вместе с ним заперлись в храме Живоносного источника. Нам пришлось посвятить всех в мой рискованный план, другого выхода не было, однако они охотно поклялись святым именем того, ради кого готовы были принять мученическую смерть, что сохранят все происходящее в тайне.

Монахи незаметно выскользнули из церкви через подземный ход и часовню – и украдкой вернулись в монастырь. Если у губернского начальства и возникли мысли поставить там охрану, то я очень постарался, чтобы оно об этом забыло! Когда утром взялись проверять и переписывать отсутствующих, оказалось, что все кельи заполнены, церковь Живоносного источника открыта – а рака с мощами Саровского Святого стоит на своем месте. Оставалось только провести опись имущества и увезти мощи в Москву.

Что и было благополучно проделано.

Гроб-колоду, в котором лежал семьдесят лет в земле Саровский Святой, кипарисовый гроб, в котором находились мощи, сложили кучей возле Успенского собора и подожгли. Сами же мощи, то есть его косточки, в их облачении, свернули вместе, убрали в мешок и сунули в синий просфорный ящик.

Конечно, Тарашкевич опасался, что возмущенные крестьяне не дадут увозить своего святого невесть куда, поэтому одновременно от церкви отъехали двое саней и две телеги. Сани пошли севернее, к Нижнему Новгороду, где еще лежал снег, телеги – южнее: одна прямиком в Пензу, другая, самая неказистая, запряженная всего одной лошадкой, в то время как в другие были впряжены тройки, двинулась долгим объездным путем, через Арзамас и Кременки, на Москву. На этой телеге и везли синий просфорный ящик, упрятанный для надежности еще и в деревянный, накрепко заколоченный.

Отец Киприан (который, вместе с отцом Маркеллином, помогал нам всю ночь выводить монахов и делать то, что мы решили сделать) входил в состав комиссии и точно знал, на какую телегу поставили драгоценный секретный груз, поэтому мы не колебались в выборе. Гедеон, «лесной хозяин», превосходно знающий здешние места, провел нас с отцом Киприаном (договорились, что мы пока будем называть его по-мирски: Касьяном Егоровичем) такими тропами, что мы даже пешком опередили телегу и перехватили ее на другой день, после того как она отъехала от Кременков. Телеге приходилось волей-неволей держаться проселочной дороги, какой бы плохой она ни была. А она оказалась в эту распутицу просто ужасной, тем более что шла по болотинам.

У меня все было рассчитано. Но так только казалось! Кое-что все же понадобилось менять на ходу.

Мы вышли им наперерез, когда колеса телеги в очередной раз увязли в раскисшей колее, и седоки были вынуждены рубить подлесок и мостить гати.

Мы некоторое время наблюдали за ними. Один из них, крепкий, кряжистый, то и дело снимал треух и вытирал вспотевшую лысую голову. Это был старший милиционер Саровского участка Беляков. Вторым в телеге сидел член Саровского сельсовета Елисеев – тощий, словно недокормленный. Как звали возчика, я не знал.

Когда они, наконец, начали выталкивать телегу из топи, я вышел на дорогу.

– Кто такой? – крикнул Беляков, хватая с телеги винтовку и целясь в меня.

Я «бросил огонь».

Беляков с криком уронил винтовку, прижал ладони в лицу, отвернулся. Рядом жалобно стонали Елисеев и возчик, которым тоже крепко досталось.

Гедеон бросился к телеге, разворошил сено и принялся гвоздодером, который прихватил с собой, когда мы отправились в путь, открывать деревянный ящик.

– Не троньте, гады! – завопил Беляков.

– Есть! Всё здесь! Слышишь, Гроза?.. – радостно завопил Гедеон.

Тут силы меня оставили. И Гедеон, который первый раз видел, что бывает со мной, когда я «бросаю огонь», перепугался и крикнул:

– Да ты что, Гроза? Стой, держись! Эй, Касьян Егорович, помоги ему! Упадет же!

Тут я, помню, спохватился, что не предупредил своих сотоварищей: ни в коем случае не называть друг друга по именам. Ведь эти люди, которые везли груз, хоть и ослепли на время, но слышат нас. Но было уже поздно спохватываться.

Кое-как собравшись с силами, я сказал Гедеону:

– Вытаскивай оттуда все!

– Поторопись! – крикнул и Касьян Егорович. – Уходить пора! Поскорей, Гедеон!

«Ох, что же они делают? – ужаснулся я. – Беляков насторожился, он запоминает каждое слово из нашего разговора, в первую очередь – эти неосторожно оброненные имена! Да и остальные не глухие. Они выдадут нас. Придется заставить их замолчать. Придется!»

Тем временем Гедеон проворно забил ящик, как было раньше, завалил сеном и вернулся к нам с небольшим мешком, в который были сгружены святые мощи.

Когда он проходил мимо Белякова, тот отнял одну руку от пылающего лица и попытался поймать Гедеона, однако тот сильно толкнул его и буркнул:

– Изыди, исчадие адово!

И тут лицо его стало озабоченным. Видимо, сообразил, сколько лишнего они с Касьяном Егоровичем наговорили…

Спросил угрюмо:

– А с этими что делать? Донесут ведь…

– Люди добрые! – заблажил возчик. – Помилуйте! Мы молчком! Клянемся! Никому и ничего!.. – Он осекся испуганно.