По ту сторону жизни - Александр Чиненков

— Мне рассказывали про героический поступок, который вы совершили, — продолжил Дресс. — Надо иметь большое мужество, чтобы взорвать два танка и грузовик! Если бы вы служили в нашей армии, то получили бы за такой героизм железный рыцарский крест! Но сейчас вы ведёте себя недостойно. Имейте мужество признаться в том, кто вы есть!

— Я уже признался, — упорствовал Кузьма. — Пристрелите меня, и дело с концом… Мне всё равно нечего добавить.

Штурмбаннфюрер негромко рассмеялся.

— Всё не так просто, как вам кажется, господин полковник, — сказал он. — Не для того мы возимся с вами столько времени, чтобы взять и застрелить! У нас к вам очень много вопросов, и мы, я уверен, сможем найти общий язык!

— Зря надеетесь, — огрызнулся Кузьма угрюмо. — Предателя из меня вам не сделать. Я прожил такую жизнь, что меня теперь уже ничего не устрашит!

— Заблуждаетесь, Юрий Алексеевич, — усмехнулся Дресс, останавливаясь. — Вы всего лишь человек! А человеку, будь он генералом, или рядовым, не чужды человеческие слабости. В нашем лагере есть такие специалисты, которые могут заставить говорить любого, даже мёртвого!

— Спорить не буду, есть такие изверги, — прошептал Кузьма, морщась. — Но из меня они ничего не смогут вытянуть. Хоть железом жгите меня, хоть режьте, хоть стреляйте, но я никогда не скажу вам того, чего не знаю!

Штурмбаннфюрер не спеша подошёл к окну, выбросил в форточку окурок и сказал, не оборачиваясь:

— Следует понимать, что вы настаиваете на своей легенде, господин полковник? Полагаете, что рядовому Малову будет легче жить в лагере, чем полковнику Васильеву?

— Я не собираюсь цепляться за жизнь и готов ко всему, — ответил ему Кузьма. — А раз в плен попал, значит, жизнь моя закончилась. Во вражьем плену я жить не собираюсь…

Всю ночь напролёт Малов перебирал в памяти свою жизнь. Вспоминая родных и близких, он волей-неволей натыкался на мысль, что много раз смерть приближалась к нему близко-близко и всегда убиралась прочь, оставляя его для дальнейшего проживания.

Спустя пять минут после ухода штурмбаннфюрера в палату вошёл санитар. Усевшись на стул у кровати Малова, он покосился на дверь затравленным взглядом и прошептал:

— Зря вы так, товарищ полковник. Вилли Дресс обозлённым ушёл. Теперь вам непоздоровится. Этот зверь съест вас живьём.

— Ничего, подавится, — прошептал Кузьма, обливаясь от страданий липким потом. — Я понять не могу, чего он от меня добивается. Сотню раз говорил, что я не тот, за кого он меня принимает. Я рядовой боец Красной армии.

— А я бы, на вашем месте, не стал спорить, — зашептал санитар. — Ну, считают вас полковником, пусть так и будет. Замучают пытками до смерти фашисты проклятые! Или вам себя не жалко?

— Вот, и ты мне не веришь, — сказал Кузьма разочарованно. — Ну, допустим, «сознаюсь» я, что полковник, и что с того? Они начнут из меня что-то выпытывать. А что я им скажу? Я же ничегошеньки не знаю.

— Тогда и я не знаю, какой совет дать, — пожал плечами санитар. — Одно могу сказать, что не избежать вам страшных пыток и ужасной смерти. Теперь вас беречь не будут, это я точно знаю.

— А ты вот что, — Кузьма посмотрел на него с надеждой. — Помоги мне пыток избежать! Дай какой-нибудь отравы.

— Что вы, рад бы, да не могу, — санитар побледнел и глянул на дверь. — У нас, кроме йода и зелёнки, больше никаких медикаментов нет.

— Нет? А почему так? — усомнился Кузьма.

— Так мы только называемся госпиталем для раненых военнопленных, а на деле так себе, тьфу. Вон других — французов, поляков — в другом месте лечат и относятся к ним не так, как к нам, русским.

— А ты не знаешь, почему?

— Знаю, — пожал плечами санитар. — Просто правительство СССР когда-то не подписало Женевскую конвенцию, а теперь… Русских военнопленных за людей не считают! Нас с евреями и цыганами фрицы в один ряд ставят.

— Значит, скоро за меня возьмутся, — предположил Кузьма. — Встать на ноги, наверное, уж точно не дадут.

— От них всё ожидать можно, — согласился, кивая, санитар. — Мы все в их власти, а они господа и всему вершители. То, что немцы вытворяют здесь, наверное, пострашнее будет подземного ада…

* * *

Малов много слышал страшных историй о чудовищных пытках в гестапо, но то, что он сам испытал, превзошло все его представления. Его мучили и избивали, несмотря на тяжёлые ранения, задавая лишь два вопроса: «Ты полковник или рядовой? Ты Васильев или Малов?». И он, получал передышку, лишь потеряв сознание.

Как только Кузьма приходил в себя, мучители снова брались за дело. Его тело уже теряло чувствительность к боли, и он мечтал лишь умереть, чтобы избавиться от страданий. Кузьма не мог понять, какая немцам разница, рядовой он или полковник, ведь всё равно он должен будет умереть.

Очередной раз придя в сознание, он увидел, как его палачи готовятся к новой пытке. Его истерзанное тело было пристёгнуто к кровати широкими ремнями, и Кузьма понял, что истязание будет крайне изощренным.

«Всё, это конец, — подумал он с тоскою. — Пытка обещает быть чудовищной, и я… Хорошо, если я умру, не выдержав. А может быть, поступить по-другому?»

Кузьма открыл глаза и глубоко вздохнул:

— Скажите штурмбаннфюреру, что я полковник Васильев.

Его мучители переглянулись, перекинулись парой фраз на немецком и прекратили приготовления. «Передышка будет недолгой, — подумал Кузьма, снова закрывая глаза. — Я уже на грани… я уже сломлен. Назвавшись полковником, я не прекратил истязаний над собой, а только отсрочил их…»

Штурмбаннфюрер вошёл в палату так быстро, словно всё это время дожидался за дверью. Он сразу же уселся у изголовья кровати Малова и, довольно потирая руки, спросил:

— Ну что, вы готовы отвечать на мои вопросы, полковник?

— Спрашивайте, — прошептал Кузьма. — Только… только я ничего не помню.

— Хорошо, будем вспоминать вместе, — улыбнулся многообещающе штурмбаннфюрер. — Начнём с вопроса о вашей должности в рядах второй ударной армии?

— Связист, кажется, — ответил Кузьма.

— Номер вашего подразделения?

— Не помню…

— Как попали в плен?

— Не помню…

— А что вы помните вообще?

Штурмбаннфюрер явно нервничал, задавая этот вопрос.

— Помню бой, радиста с собой рядом помню. Он что-то передавал командованию.

— Что передавал? — оживился штурмбаннфюрер.

— Не помню, — ответил Кузьма.

— Больше ничего? — хмыкнул Дресс.

— Ну почему же, — прищурился Кузьма. — Я помню наступающие танки, бой… Два танка я лично забросал связками гранат и… Больше ничего не помню!

— А грузовик? — подсказал вкрадчиво штурмбаннфюрер.