По ту сторону жизни - Александр Чиненков

— А я уверен, что у немцев другие мысли на наш счёт, — возразил дон Диего. — Привезённая нами нефть — большое подспорье для воюющей Германии. Им нужна нефть и… Им нужны те, кто сами доставляет её в Германию! А таких, как мы, «друзей» у них сейчас не так уж и много.

В кают-компании зависло молчание. Собравшиеся капитаны танкеров предпочитали не высказываться, так как дела работодателей их не касались. Но дон Диего не позволил им сидеть просто так.

— А вы, господа капитаны и помощники, все помните, что надо делать в случае, если нас арестуют немцы?

— Да, помним, — закивали они.

— Не подведёте?

— Нет, господин де Беррио, мы знали, куда и на что идём. А команды… Матросы только и ждут, когда получат зарплату и сойдут на берег!

— Господа, все свободны! — закончил совещание дон Диего. — Расходитесь по своим танкерам и занимайтесь текущими делами. Командам объявите, что зарплата будет выплачена незамедлительно, но чуть позже, когда мы получим оплату за груз! Так слово в слово и передайте!

Капитаны покинули кают-компанию, а дон Диего и Быстрицкий остались вдвоём.

— Немецкий эсминец остановился неподалёку и перекрыл нам выход в море, — сообщил тоном заговорщика Владимир Александрович.

— Не слепой, сам видел, — вздохнул дон Диего. — Я на другое и не рассчитывал.

— Тогда откройте наконец передо мной все свои планы! — воскликнул возмущённо Владимир Александрович. — У меня такое ощущение, что мы действуем здесь не по плану, в который вы меня посвятили, а вслепую!

— Получается, что так, — усмехнулся дон Диего. — Получается всё не так гладко, как я планировал. Немцы не спешат выгружать танкеры, держат нас на рейде и… Во мне просыпается подозрение, что они затевают с нами какую-то игру.

— А вы что, собираясь в плавание, не предусмотрели возможности такого казуса? — с едва уловимой издёвкой поинтересовался Быстрицкий. — Тогда наше путешествие к европейским берегам чистой воды авантюра.

— Считай как хочешь, — поморщился дон Диего. — О цели нашего, так сказать, похода я тебя проинформировал, а предугадать последствия в такое тяжёлое время невероятно трудно.

— Надеюсь, нас не пустят ко дну? — занервничал Владимир Александрович.

— Пока танкеры заполнены нефтью, нет, — покачал головой дон Диего. — А вот потом, после выгрузки… А потом пусть тонут, чёрт с ними. Танкеры застрахованы, и меня меньше всего заботит их потеря!

— Господи, чего вы несёте? — разозлился Быстрицкий. — Вам не жалко танкеров, а мне наоборот. Они же на меня вместе с грузом оформлены! А люди? Вы о командах подумали?

— Подумал, не сомневайся, — улыбнулся дон Диего. — Матросы на «твоих» танкерах большей частью немцы. По моему совету ты набирал на работу тех, кто очень хотел попасть в Германию, но не имел на проезд денег. Твои матросы, можно сказать, приехали домой, на историческую родину, и претензий к тебе иметь не могут.

Лицо Быстрицкого вытянулось.

— И кто же должен будет перегонять танкеры обратно, в Америку? — пробормотал он.

— Никто, — ошарашил его дон Диего. — Советую продать их немцам, а не получится, то просто подари!

С улицы послышался вой сирены. Быстрицкий и дон Диего поспешили выйти на палубу.

— Что это? — задрав голову и глядя на небо, прошептал Владимир Александрович.

— Это гудят бомбардировщики со стороны Дании, — пояснил дон Диего. — Росток — город промышленный и… Его, наверное, иногда навещают английские самолеты, чтобы хоть как-то осложнить жизнь фашистам и их стебанутому фюреру.

Словно в подтверждение его слов из-за туч показались бомбардировщики и, не обращая внимания на залпы зенитных батарей, принялись планомерно сбрасывать смертоносный груз на город, на морской порт и на предприятия оборонной промышленности Третьего рейха…

Кузьма пришёл в себя через две недели в немецком госпитале. Санитар, обрабатывавший его раны, встрепенулся и прошептал:

— Как вы себя чувствуете, Юрий Алексеевич?

— Если бы сказал хорошо, то это было бы неправда, — прошептал Кузьма. — Только меня зовут не Юрий Алексеевич, по-другому… Ты меня с кем-то путаешь.

— Зря вы так, товарищ полковник, — тихо проговорил санитар. — Многие офицеры, попавшие в плен, пытались скрыть свою принадлежность к офицерскому корпусу, и подобное поведение вызывает непонимание и неприязнь со стороны немцев. Они считают, что если офицер в солдатской гимнастёрке, то он пытается затеряться в солдатской массе. Они считают, что офицер, переодевшись в солдата, прячется за его спину, когда солдат должен стоять за его спиной…

— Что-то я ничего не понимаю, — Кузьма попытался встать, но множество ран на его теле вдруг заявили о себе такой дикой болью, что из глаз брызнули слёзы. Закусив нижнюю губу, он снова открыл глаза и, увидев перед собой испуганное лицо санитара, спросил: — Где я?

— В госпитале, во Владимиро-Волынском офицерском лагере, — ответил санитар. — Вам повезло, обычно тяжелораненых немцы сразу же расстреливают, а вас почему-то решено оставить живым и усиленно лечат.

— Понятно, я в плену, — вздохнул Кузьма сокрушённо. — Как я этого боялся!

— Из вас извлекли десяток осколков, и вы выжили! — прошептал санитар восторженно и с грустью добавил: — Конечно, радости в этом мало, уж лучше бы вы погибли…

Пока санитар делал ему перевязку, Кузьма вспомнил, как вместе с радистом Цветковым похоронил в лесу умершего от ран полковника Васильева, вспомнил бой, когда метнул в немецкий танк связку гранат, затем во второй, и… Полный провал в памяти…

«Значит, я попал к немцам в плен, и меня пощадили… Шинель полковника Васильева! — вдруг вспомнил он. — Видимо, меня приняли за погибшего Юрия Алексеевича!»

Это открытие заставило его задуматься. «Лучше бы я погиб, или меня добили бы фрицы, — в отчаянии думал Кузьма, изнемогая от боли. — Теперь с меня и спрос будет как с полковника. Нет, на первом же допросе я назовусь тем, кто есть, и будь что будет. Пусть лучше фрицы меня пристрелят, чем влачить полную унижений жалкую жизнь военнопленного…»

С этой мыслью он впал в забытьё, а когда снова пришёл в себя…

* * *

Штурмбаннфюрер Вилли Дресс был опытным офицером, много чего повидавшим на своём веку. Он тонко ориентировался во всём, и у него по любому поводу было собственное мнение. Но сейчас он никак не мог понять, почему пленный полковник пытается скрыть от него своё истинное имя.

— Это не делает вам чести, полковник, — говорил на чистом русском языке штурмбаннфюрер, расхаживая по палате. — Вы пытаетесь выдать себя за рядового солдата, надев на себя гимнастёрку солдата, но не выбросив офицерскую шинель? А в ней мы нашли письмо от вашей супруги и её фотографию!

— Но документов вы не нашли, — твердил своё Кузьма, с трудом выговаривая каждое слово. — Я устал повторять, что шинель снял с убитого полковника, так как было холодно, а моя солдатская шинель была пропитана жидкой грязью и сделалась тяжёлой. Вот я и избавился от неё.