Пропавшая - Майкл Роботэм

Когда я ступаю на сходни, русский оказывается в двух шагах позади. Веревочные поручни натянуты вдоль медных опор. Он приближается, и я чувствую, как теплый металл пистолета касается моего затылка, ероша короткие волосы.

Алексей объясняет:

– Мой сотрудник поедет с вами и заберет бриллианты.

В ту же секунду я бросаюсь в сторону и, схватившись за перила и повиснув над водой, накреняю сходни. Русский пролетает мимо меня.

Закинув здоровую ногу на палубу, я поднимаюсь. Алексей смотрит, как русский барахтается, пытаясь удержаться на плаву.

– По-моему, он не умеет плавать, – замечаю я.

– Некоторые люди не способны учиться, – равнодушно бросает Алексей.

Я снимаю с мачты спасательный круг и кидаю в воду. Русский прижимает его к груди.

– Последний вопрос: откуда вы знали, где выкуп попадет в реку? Вас кто-то должен был предупредить.

Алексей складывает губы в гримасе, но его взгляд пуст.

– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы вернуть мои бриллианты.

Али спит в переплетении трубок, несущих в ее тело необходимую жидкость, дающих ей возможность жить. Через определенные промежутки на смену предыдущему приходит новый пакет обезболивающего. Время измеряется этими промежутками.

– Вам нельзя оставаться, – говорит медицинская сестра. – Приходите утром, когда она проснется.

Коридоры больницы почти пусты. Я иду в комнату для посетителей, сажусь на стул и закрываю глаза. Как жаль, что мне не удалось объяснить все Алексею, но его ослепила собственная ненависть. Он не верит, что Микки жива. Он думает, что люди воспользовались его слабостью – его семьей.

Я вспоминаю Люка и думаю о том, что, возможно, Алексей прав. Даж до сих пор не может пережить потерю своей семьи. Я переживаю за Клэр и Майкла и ломаю голову над тем, в чем именно ошибся, строя наши отношения. Если бы нам было все безразлично, было бы легче.

У меня болят все мышцы, словно организм борется сам с собой. В голове толпятся призрачные образы, мне мерещатся тела, сброшенные в реку или смытые в канализацию. Потом наступает очередь Кирстен.

В окна ломится темнота. Я смотрю вниз, на улицу, и чувствую тоску по деревне. Ритм городской жизни устанавливается пневматическими дрелями, светофорами и расписаниями движения поездов. Я почти не замечаю смены времен года.

Рядом со мной на стекле появляется еще одно отражение.

– Так и думал, что найду вас здесь, – говорит Джо, усаживаясь рядом и закидывая ноги на низкий столик. – Как прошла встреча с Алексеем?

– Он не стал меня слушать.

Джо кивает.

– Вам надо поспать.

– Вам тоже.

– Отосплюсь после смерти.

– Так говорил мой отчим. Теперь у него предостаточно времени для сна.

Джо приглашает меня сесть на диван напротив.

– Я думал.

– И?…

– Полагаю, я догадался, почему это расследование для вас так важно. Когда вы сказали мне, что случилось с Люком, вы рассказали не всю историю.

Я чувствую, как в горле у меня что-то застревает. Даже если бы я захотел, я бы не смог говорить.

– Вы сказали, что он ехал на санках один. Ваш отчим уехал в город, а мама красила простыни. Вы сказали, что не помните, что делали сами, но это неправда. Вы были с Люком…

Я снова вижу тот день. Толстый слой снега укрыл землю. С вершины холма была видна вся ферма, вплоть до телеграфа на реке и флюгеров на аэродроме.

– Вы за ним присматривали…

От него пахло печеньем. Он сидел у меня между коленей, завернутый в мою старую куртку. Он был таким маленьким, что мой подбородок лежал у него на макушке. На нем была старая шапка с мохнатыми ушами, отчего он напоминал щенка Лабрадора.

Джо объясняет:

– Когда мы были в пабе, перед тем как найти машину Рэйчел, я стал описывать ваш сон. Я сказал, что вы представляете себе, как спасаете Люка, как находитесь там, на реке, едете на санках по холму, упираетесь ботинками в снег, чтобы остановиться до того, как подъедете к пруду. Тогда-то я и должен был понять. Это был не сон – это была правда.

На кочке санки подбросило верх, и Люк зашелся от смеха: «Быстрее, Янко! Быстрее!» Он цеплялся за мои колени, упирался мне в грудь. К концу склон стал менее крутым, впереди замаячил забор: сетка, натянутая между кольями. Мы ехали быстрее, чем обычно, из-за большего веса. Я спустил ноги, чтобы остановиться, но мы врезались в забор слишком сильно. Только что он был у меня в руках – и вот я обнимаю воздух.

Под Люком подломился лед. Он сверкнул бриллиантами и рассыпался на треугольники и острые осколки. Я бросился за братом, кричал, наклонялся все ниже и ниже. Если бы только я мог схватить его за волосы, если бы дотянулся до воротника, с ним было бы все в порядке. Я мог его спасти. Но было слишком холодно, и пруд оказался слишком глубоким.

Прибежал отчим. Он зажег прожектор от тракторного мотора и перекинул через пруд мостки. Он стучал по льду топором, опускал руки в воду, нащупывая дно. Я наблюдал за ним из окна спальни, молясь, чтобы Люк каким-то чудом спасся. Никто ничего не сказал. Это было излишне. Вина лежала на мне. Я его убил.

– Вам было двенадцать. Произошел несчастный случай.

– Я его потерял.

Вытирая мокрые щеки, я трясу головой и проклинаю Джо. Что другие люди знают о вине? Джо встает и протягивает мне руку:

– Пойдемте отсюда.

В его глазах я не выгляжу хуже, чем раньше, но наши отношения уже никогда не будут прежними. Жаль, что он не оставил эту тему в покое.

Мы ничего не говорим по пути в офис. В дверях нас встречает Рэйчел. Она проработала всю ночь.

– Возможно, я кое-что нашла, – говорит она, пока мы поднимаемся по лестнице. – Я вспомнила, как во время суда над Говардом Кирстен мне кое-что рассказала. Мы говорили о свидетельских показаниях, и она сказала, что однажды ее вызывали как свидетельницу во время суда над ее подругой.

– Какое обвинение было предъявлено?

– Не знаю. Имени она тоже не назвала.

Я поднимаю трубку. Мне никто ничего не должен, но, быть может, «новичок» Дэйв окажет мне услугу ради Али.

– Извини, что разбудил.

Я слышу, как он стонет.

– Мне нужна твоя помощь. Я хочу проверить полицейские и судебные записи о Кирстен Фицрой.

– Это уже сделали.

– Да, но она интересовала нас в качестве обвиняемой. А ведь она могла быть и свидетельницей.

Дэйв не отвечает. Я знаю, что он прикидывает, не повесить ли трубку. У него нет ни одной причины помогать мне и есть с десяток, чтобы отказать.