Тварь 1. Графские развалины - Виктор Точинов

– Какие пули? Какие гильзы? – Кравцов ничего не понял.

– Здесь стреляли. Недавно. Посмотрите…

Кравцов посмотрел – и вынужден был согласиться: действительно, свежие круглые щербины на кирпичной кладке вполне могли оставить пули.

После долгих поисков Гриша нашел-таки одну из них – отлетевшую в дальний угол каким-то немыслимым рикошетом. Констатировал, внимательно изучив искореженный кусочек металла.

– Шеф. От его машинки. В кого-то он тут высадил весь магазин… Странно. Очень странно. И зачем-то уничтожил потом все следы. Почти все…

Гриша замолчал и стал прочесывать зал с утроенным вниманием. Кравцов навыков следопыта не имел и отошел в сторонку, дабы не затоптать ненароком какую-нибудь важную и малозаметную улику.

Отметил, что Пашины рабочие вчера постарались на совесть: ни единой бутылки или банки не осталось, даже все обломки кирпичей оказались аккуратнейшим образом собраны и вывезены. По словам бригадира, предстояло еще перекрыть временными дощатыми щитами провалы, ведущие в подвальные помещения, и натянуть вдоль стен сетки, какими страхуются тротуары, проложенные в опасной близости от реконструируемых зданий.

Вспомнив про стену и светящуюся надпись, Кравцов стал прикидывать, куда именно могла указывать виденная ночью стрелка. Судя по всему, на дальний, восточный угол здания. Стоило бы пройтись туда, и…

Он не закончил мысль. Гриша позвал его – каким-то новым, напряженным голосом.

– Посмотрите: верхний слой тут убрали, похоже, срезали лопатой…

Кравцов посмотрел – действительно, у стены перемешанная с мелкой кирпичной крошкой земля на площади в пару квадратных метров выглядела по-другому. Но тот, кто занимался этой работой, не заметил два небольших пятна на стене, весьма напоминавших спекшуюся кровь. А Гриша – заметил.

Больше в зале парень не отыскал ничего, несмотря на все старания. Следующую находку сделал Кравцов – опять отошедший, чтобы не мешать. Отошел он к провалу в полу и увидел: на неровном, ощетинившемся кирпичными зубьями краю – еще одно побуревшее пятно. Опять кровь.

Кто-то уходил этим путем – раненый? Или волокли труп? Чей? Спускаться вниз, в подвал, и искать ответы на подобные вопросы не хотелось. Но пришлось.

…Дыра вела в подвальное помещение – небольшое и изолированное от остальных подземелий. Внизу оказалось относительно светло, фонарь не понадобился, – прореха в перекрытии неплохо освещала место действия. Сюда, похоже, наводившие порядок рабочие не полезли: в пятне света виднелись разбросанные по земле банки, бутылки из-под портвейна, прочий мусор. В углах таилась тьма.

Гриша старался выглядеть спокойным – получалось плохо: нервно облизывал губы, на лбу выступили бисеринки пота. И каждый шаг делал медленнее предыдущего. Кравцов подумал, что парнишка совсем молодой – года двадцать два, двадцать три самое большее… И взял инициативу на себя: быстро прошел в дальний и темный угол, направил луч фонаря к стене…

Увидев разрубленную – глубоко, до переносицы – голову и широко раскрытые мертвые глаза Костика, Кравцов отчего-то не испытал ни ужаса, ни потрясения. Лишь мрачную уверенность: со всем здешним беспределом пора заканчивать. А еще – не менее мрачное подозрение: заканчивать придется именно ему.

«Никуда не поеду, – подумал он со злостью. – Останусь именно здесь, рядом с руинами, пусть Козырь думает что хочет. Пусть увольняет и объясняет причину увольнения… И еще многое ему придется объяснить».

Это не была вспышка эмоций. Все, копившееся в душе последние двое суток, сжалось, спрессовалось – и превратилось в холодную и жесткую решимость. Хватит успокаивать себя. В Спасовке правит бал непонятная бесовщина. Кто бы ни стоял за ней, Кравцов до него доберется. И мало гаду не покажется.

Такой холодной, трезвой злости Кравцов не испытывал давно. С тех пор как в примыкавших к их военному городку предгорьях засел снайпер – и первым делом обстрелял автобус, везущий детей в школу…

2

Алекс знал, куда он должен отвезти и кому отдать бронзовый пятиугольник. Он давно перестал удивляться знанию, приходящему ниоткуда, возникающему из загадочного бормотания в голове.

Однако, с трудом впихнув штуковину в салон «Волги» и замаскировав найденным в багажнике тряпьем нестерпимый блеск сверкающей бронзы, он медлил с отъездом. У него крепло убеждение, что никому отдавать убивший Карлсона предмет нельзя. Что он, Алекс, не может и не хочет с ним расставаться. И не расстанется. С этой игрушкой никакие голоса не страшны, отчего-то был уверен Алекс.

Стоит лишь понять, как с ней обращаться – и тогда он сам сможет командовать армией марионеток, подвешенных на ниточках боли и страха. И власть Первого Парня, которой Алекс упивался перед дебилами-корешами и дешевыми подстилками, покажется детскими шуточками. Эвханах.

Но это как раз самое сложное – научиться… Голос тут не помощник… Чудовищное зрелище останков приятеля-домушника до сих пор стояло перед мысленным взором Алекса. С ним такого не случится, надеялся он, надетый на шею кулон предохранит или хотя бы предупредит… Зато вполне может случиться что-нибудь другое… Вполне вероятно, даже более страшное.

Но есть человек, который знает и поможет. Аделина. Сейчас Алекс не сомневался, что неспроста обратил еще три года назад на нее внимание, хотя она никоим образом не походила на грудастеньких и задастеньких мочалок, наиболее его привлекавших. И недаром потратил время, медленно и осторожно с ней сближаясь, не предпринимая попыток немедленно завалить в койку…

Все не зря.

Она знает. Она расскажет. Она объяснит. Потому что теперь Алекс другой. Теперь и его грудь украшает маленький золотистый пятиугольник… Командовать парадом предстоит, конечно же, ему, – но Ада будет рядом. Достойная подруга Первого Парня – первого уже отнюдь не только на деревне…

Тем более что главное препятствие исчезло. Тарзан, не пойми зачем заявившийся в Спасовку и непонятно чем привлекший Аделину, – мертв. Лежит наверняка в царскосельском или коммунарском морге, и божедомы кумекают, как бы привести тело, разодранное осколками гранаты, в пристойный для похорон вид… Алекс уже не мог понять, устроил ли он сюрприз на «ракетодроме» во исполнение инструкций голоса или же по личной инициативе, которой незримый хозяин лишь не препятствовал… Бывший хозяин, злорадно подумал Алекс. Эвханах.

(Первая половина жизни Алекса прошла в период медленного, на манер Великой Китайской стены, возведения коммунизма. Вторая – когда пресловутая стена рассыпалась и былые святыни втоптали в грязь. Но Александр Шляпников не страдал склонностью к философским обобщениям и никогда не задумывался, что проще всего управлять рабами, мнящими себя свободными людьми. Не задумался и теперь.)

Минутная стрелка нестерпимо медленно наматывала круги. Алекс сидел в раскалившейся на солнце машине и терпеливо ждал возвращения Аделины. Она придет. Она тоже наверняка не может надолго расстаться с бронзовой штукой. Придет и расскажет все, что знает. Эвханах.