Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - Галина Козловская

Женичка, дорогой наш дружочек!

Спасибо за весточку. Я рада, что могу, хоть в письме, послать тебе и всем твоим милым слова привета и любви. Ведь я этим летом была очень тяжело больна, и для меня «покачивалась фельдшерица со склянкою нашатыря»[260]. Я узнала всё, и кабину реанимации, и стояла совсем у роковой черты. Сейчас выкарабкалась. Справляемся с зимой, как можем. Очень Алексею надо было бы поехать в Рузу[261] – поработать. Там хорошо пишется, но боимся расстояний, зимы и гололеда. Мы такие стали стеклянные. Надеюсь, что вы все здоровы и грипп английский, гонконгский, мадагаскарский, мозамбикский, тьмутараканский вас всех миновал.

Ужасно жалко, что ты не слишком рвешься залететь в наши азийские края. Уж я бы тебя побаловала. Ведь мы только и встрепенемся, когда нагрянет кто-нибудь залетный. Ты даже не представляешь себе, какой может быть духовный вакуум. А уж степень одиночества Алексея в области музыки трудно вообще представить! И всё же живем, памятуя Вагнера, который когда-то хорошо сказал: «Кто из малого не сделает многого, тому и многое не поможет».

Надеюсь, что, может, по весне увидимся. Весьма возможно, что, когда потеплеет, мы и прилетим.

Передай сердечный привет твоим друзьям. Они прелесть. Как поживают твои чудесные дети? Как мой маленький флорентинец[262]? Алене особый, нежный привет.

Давно ли вы переехали, и лучше ли вам на новом месте[263]?

«Коли только жив я буду – / Чудный остров навещу».

Да хранит вас Бог. Будьте счастливы и здоровы, дорогие. Не забывай нас.

Женичка, дорогой!

Хочу черкнуть тебе несколько слов. Так бы хотелось, чтобы ты был в Москве, когда мы приедем, чтобы могла состояться ставшая уже традиционной наша встреча в Рузе. Мы пробудем там, если Бог даст, с первого июля по первое августа. Очень хочу повидать тебя и всех твоих милых. Столь о многом поговорить бы надо.

Нас, к сожалению, хвори гнут к земле, но мы, к счастью, из породы несгибаемых. Все же ходим по земле с трудом и даже не имеем того преимущества прутковской попадьи, которая после любовных похождений «чувствовала слабость во сгибах».

Итак, дружок, жду тебя. Надеюсь, что Алена и капелька Лизанька[264] здоровы, ты сам и оба твоих прекрасных флорентинца также. (Лучших пожеланий нет на свете.) Берегите и любите друг друга.

Кстати, было бы мило прихватить наших общих друзей, если они не уехали.

У меня в саду рай – совершеннейший рай, но, как доказали наши праотцы, человек в раю не приживается. Слишком жарко. Потому и бежим на Север, к родной черной земле, которая пахнет травами детства.

Приезжай, дорогой. Ждем. Обнимаю вас всех.

Женичка, дорогой!

Отправляю это письмецо с оказией в Москву – а то тут из почтового ящика в Москву идет две недели.

Нам удалось продлить наше пребывание в Доме творчества композиторов до 21 августа, не перебираясь в ВТО[265]. Сейчас у нас не целая дача, а одна комната в пансионате. Хоть и тесновато, но сухо и покойно. Так что если сможешь – приезжай. Будем очень рады.