Бегство из Эдема - Патриция Гэфни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Идем, мы должны все рассказать мистеру Мэттьюзу, а потом обратимся в полицию.
– В полицию? Нет!
Сара увидела страх, промелькнувший в черных цыганских глазах Наташи.
– Но они тебе помогут, Таша. Не надо бояться, с тобой ничего плохого не случится, я обещаю. Ведь ты мне доверяешь?
– Да-да, вам я верю, но…
– Тогда идем. Мы вместе поговорим с полицией. Они разыщут этого человека, и ты будешь в безопасности.
Сара протянула руку. Помедлив минуту в нерешительности, Наташа взяла ее, и обе женщины вместе поднялись по лестнице.
– Хочешь чаю, Лорина? Я позвоню и попрошу подать. А может, выпьешь что-нибудь покрепче?
– Нет, я и так обойдусь. Не стоит заставлять слуг заваривать чай дважды.
– Но в таком случае почему бы тебе просто не остаться к чаю?
Лорина скорчила гримаску, которую Сара без труда разгадала; «Потому что не хочу встречаться с твоим мужем».
– Я не останусь к чаю, но непременно дождусь появления мистера Макуэйда. Мне любопытно на него взглянуть. Да, извини, так ты говорила, что вы вызвали полицию. И что же дальше?
– Мы вызвали полицию, – продолжала рассказ Сара. – Они пришли и все записали, а потом проводили Наташу до дому, чтобы все осмотреть на месте и убедиться, что ей ничто не угрожает. Я чувствую себя совершенно беспомощной, Лорина. Это так ужасно! Я дала ей денег. Сама не знаю зачем. Просто это единственное, что пришло мне в голову. Она не хотела брать, но я ее заставила.
– Может, она найдет себе другое жилье?
– Может быть. Но что толку, если этот мужчина и в самом деле ее преследует?
Лорина сочувственно покачала головой.
– Ты с ней уже говорила после того случая?
– Нет. Я звонила Пэрину вчера и сегодня утром. Он сказал, что Джонатан дважды заходил к ней домой, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.
– Кто такой Джонатан?
– Один из членов общины. Он живет в общежитии при школе и учится на социального работника.
– А эта девушка и вправду цыганка? Как ее фамилия?
– Эминеску. Ее мать была цыганкой; она говорит, что ее отец был графом.
Лорина скептически покачала головой, а Сара в ответ улыбнулась и пожала плечами.
– Она приехала в Америку совсем одна?
– Да, где-то два года назад. В первое время она торговала рыбой с лотка на Дилэнси-стрит.
– Матерь Божья!
– Зато теперь она работает на швейной фабрике. Она прекрасная портниха – видела бы ты, как она одевается! И все себе шьет сама из лоскутов и остатков, которые хозяин разрешает ей забрать домой. Просто картинка из модного журнала!
Не в силах усидеть на месте, Сара поднялась с кресла и подошла к окну гостиной. Майское небо было ясным и безоблачным. Пара воробьев вила гнездо в ветвях клена. Птички то и дело выпархивали из зеленой кроны и вновь скрывались среди листвы, неся в клювах соломинки. 32-я улица являлась тихим, чистым, уютным бастионом респектабельности и благополучия. Целый мир отделял ее от перенаселенных многоквартирных домов на Четвертой авеню. Что сейчас делает Таша? Сидит запершись в своей убогой комнатенке и прислушиваясь к каждому шороху за дверью?
– Нет никакого смысла так себя изводить по этому поводу, Сара, – мягко заметила Лорина.
– Да, я знаю, но… она так беспомощна! Полиции Таша не доверяет, и я ее отлично понимаю. Чем они могут ей помочь?
– О, я уверена, с ней все будет в порядке. Возможно, этот мужчина хочет просто напугать ее.
– Хотела бы я познакомить тебя с ней. Тебе понравится ее независимость. К тому же она такая необычная: не то чтобы красивая в общепринятом смысле слова, но, раз увидев, ее уже никогда не забудешь.
– Иди сюда, – попросила Лорина, похлопав по дивану рядом с собой. – Давай-ка сменим тему и немного поговорим обо мне.
Сара улыбнулась, догадавшись, что таким способом подруга пытается ее развеселить, и села с нею рядом.
– Да, мне бы очень хотелось услышать, что у тебя нового. Как продвигаются твои занятия живописью?
– Скучища, – поморщилась Лорина.
– Правда? Но мне казалось, что ты влюблена в мистера… Уотсона?
– Уитсона. Это было жестокое разочарование. Выяснилось, что он ничего из себя не представляет. Просто мыльный пузырь.
– Мне очень жаль.
– Поэтому я решила съездить в Париж.
Сара рассмеялась, но тут же осеклась, увидев, что Лорина не присоединилась к ней.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно.
Откинувшись на спинку дивана, Сара спросила:
– Когда?
– Через пару недель. Ну что ты так на меня смотришь? В конце концов, ты сама собираешься бросить меня на все лето и укатить в Ньюпорт!
Глупо было чувствовать себя такой обездоленной и уж тем более ощущать это нелепейшее желание расплакаться.
– Ты совершенно права. Но Париж так далеко!
– А ты знаешь, Сара, что теперь можно позвонить туда по телефону?
Сара безнадежно махнула рукой.
– Знаю, но когда Бен позавчера попытался дозвониться в Лондон одному из своих партнеров, им пришлось буквально надрываться, чтобы услышать друг друга. В конце концов они просто бросили трубки. Но я рада за тебя, Лорина, честное слово, я очень рада. Что ты собираешься делать?
– Заниматься живописью. В Лувре, с художником по имени Жан Лакур. Сара, ты только вообрази: Лакур – гений, и он согласился заниматься со мной!
– Ты мне никогда раньше не говорила о своих планах. – Сара изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не прозвучал упрек.
– Я никогда не думала, что он согласится меня взять. У меня не было никаких шансов – это все равно, что грезить наяву. Но он написал мне и сообщил, что в моей работе чувствуется «наполненность». Наполненность! Представляешь?
Лорина схватила Сару за обе руки и крепко сжала их.
Сара засмеялась, но не успела сказать ни слова в ответ: в эту самую минуту в дверях появилась горничная.
– Мистер Макуэйд, мэм.
Хозяйка дома встала, чтобы приветствовать мистера Макуэйда. Она уже успела позабыть, насколько он высок ростом. Его одежда была выдержана в самом строгом вкусе – серый сюртук с шелковыми отворотами, черные брюки, галстук более темного оттенка серого цвета, повязанный широким узлом, – но Макуэйд носил ее с таким бессознательным щегольством, что она казалась последним криком моды.
– Как это любезно с вашей стороны – прийти к нам в воскресенье, – сказала Сара, пожимая ему руку. – У моего мужа такое напряженное расписание… Я знаю, это часто создает неудобства для других.