Мой отец Абдул-Хамид, или Исповедь дочери последнего султана Османской империи - Шадийе Османоглу

Когда в Стамбул прибыла действующая армия с целью подавить восстание, дворец уже был в осаде. Каждый из нас удалился в свою комнату, ворота были заперты на засов. Евнухи и камергеры были удалены из дворца вместе с дворцовыми слугами. Во дворце не осталось никого, кто бы принес нам еду или мог совершить покупки за пределами дворца. Мы обходились теми запасами, которые были в шкафах дворца. Ничто не могло попасть к нам во дворец снаружи. Даже хлеб! Электричество и воду отключили. Из города доносились звуки выстрелов. Настоящая жизнь в осаде. В дворцовый сад, словно капли дождя, летели пули. Мы ходили мимо окон комнат, пригнувшись. Внезапно появился один евнух: «Нас всех собирают, заталкивают в повозки и увозят, никто не знает куда. Я сумел сбежать и пришел сообщить вам. Нужно двигаться осторожно. Дворец окружили военные. Эти люди собираются войти и во дворец. Аллах ведает, какая опасность грозит нашему господину. Если прикажете, пусть это будет последнее ваше распоряжение, я готов пожертвовать за вас жизнью!» — закончил евнух. Мы не знали, что делать, я словно обезумела. Бегом спустилась по лестнице, стала осматривать окрестности через чердачное окно. За стенами виднелись вооруженные отряды. Я осторожно следила, словно через бойницу в крепости, как они меняли позиции. Эти напряженные и полные смертельной опасности дни продлились ровно неделю. Мы испытывали голод. Вместе со служанками мы собирали все, что попадалось по углам и во всех закутках, делились между собой крошками, которых хватало только на то, чтобы утолить жестокие муки голода.

И все-таки я старалась не думать о голоде и почти не чувствовала его. Словно зачарованная, слушала я рассказы о прошлом свержении с престола, которые поведали нам прислужницы из времен дяди, султана Азиза[28]. Мне пришло в голову, что в нашем случае история может повториться. Но у меня были собственные планы. Если отец подвергнется той же судьбе, то я пожертвую собой ради него. Пока в моем теле есть душа, я буду сражаться, защищая его. Конечно, меня не оставят в живых, но пока я жива, ни один враг не коснется отца. Я была полна решимости уйти из этого мира раньше отца и была готова к этому.

Главный камергер отца Тахсин-паша был смещен с поста, на его место был назначен Джеват-бей, секретарь, член младотурецкой[29] партии «Единение и прогресс»[30]. Я случайно пришла к отцу в тот день. Джеват-бей, впервые вошедший в покои, заговорил так, будто умолял: «Ах, мой господин, я лично предан вам. Тахсин-паша долгое время не пускал меня к вам в покои. Я в большом затруднении». Отец удалился к себе. Он был огорчен, но старался скрыть отчаяние, которое испытывал из-за назначения своим секретарем человека, который всеми во дворце считался лицемером и подхалимом. Достав из ящика пачку банкнот, он отнес ее Джеват-бею, ожидавшему его в селямлыке. Увидев такую неожиданную милость, Джеват-бей бросился на пол целовать отцу ноги. Отец же, увидев эту бурю фальшивых чувств, не преминул пристыдить того и сказал: «Умоляю, встаньте! Падать ниц нужно перед Аллахом! Я прошу не заставлять предупреждать вас дважды и больше не устраивать подобных сцен!»

Несколько дней спустя Меджлис вынес решение о смещении отца с престола и восхождении на престол Решада-эфенди[31]. Отец был довольно хладнокровен: «Значит, за тридцать три года я не сумел им угодить! Пусть тот, кого они выбрали, правит хорошо. Прошу об одном: отправьте меня вместе с моей семьей во дворец Чираган, к брату». Делегация, сообщившая решение Меджлиса, возразила: «В Меджлисе было принято решение отправить вас в специально выделенную для этого резиденцию в Салониках». Отец заметил: «Я устал, и мой возраст не располагает к длительным путешествиям. Я готов поклясться Аллахом, что не претендую на престол, я лишь хочу проживать со своей семьей в Чирагане». Делегация удалилась, сообщив, что доложит об этой просьбе Меджлису, а полученный ответ передаст Джеват-бею. Через час-два пришел ответ. Джеват-бей, еще несколько дней назад лежавший у отцовских ног, целовавший ноги отца и взявший у него пачку денег, очень резко сообщил, что Меджлис постановил отцу немедленно готовиться к отъезду в Салоники. Слова и выражения, которые он употребил при этом, стыдно было бы адресовать даже простому человеку. Отец очень огорчился. Когда отец был у власти, Джеват стремился быть ближе всех к его персоне, угождал и лебезил, однако, когда отец пал, он превратился в бессовестнейшего врага. Отец попытался вежливо настаивать на своем: «У кого только хватило совести оставить во дворце голодными и в опасности столько безгрешных и невинных женщин и детей! Что касается меня, то я совершенно не важен, не о своем благополучии я думаю». Джеват-бей ответил следующим образом: «Надо было раньше думать о том, что с вами случится». Отец парировал: «Помощник мыслей — Аллах. Конечно, мое смиренное сердце получит однажды заслуженное вознаграждение, а неблагодарных настигнет возмездие». В тот момент глаза моего дорогого отца наполнились слезами. Если бы в ту минуту, когда я это видела, мне воткнули нож в сердце, я бы точно не почувствовала боли. Во дворце раздался крик, и мы бросились к окну. В распахнутые ворота дворца входили военные с примкнутыми к винтовкам штыками.

Я стояла рядом с отцом в его кабинете дворца Иылдыз. Гарем, в котором находились наши матушки, окружили солдаты. Ими командовали офицеры. Они сдерживали их, не позволяя случиться насилию. В саду, перед зданием кабинета, начали стрелять. Я была готова сражаться, пренебрегая жизнью. Тут же выскочила наружу, пробежав мимо вооруженных военных, влетела в нашу комнату в гареме к матери. Всех удивил этот неприлично смелый и отважный побег не покрытой покрывалом девушки, за моей спиной кричали: «Куда ты? Стой!» Я ответила: «Что вы кричите? Я не убегу на улицу». Они не знали, кто я, и провожали меня изумленными взглядами, широко раскрыв рот. Я вошла в свою комнату и обнялась с мамой. Сообщила, что собираюсь тотчас ехать с отцом в Салоники. Мама начала аккуратно собирать вещи. Я быстро собрала часть драгоценностей, подаренных отцом, спрятала себе за пазуху, вновь обняла и поцеловала маму. Бедняжка расплакалась и крикнула мне вслед: «Не ходи, они убьют тебя!» — но я уже выбежала в сад. Я снова прошла мимо стрелявших, которые сеяли смерть, и снова оказалась рядом с отцом.