Мой отец Абдул-Хамид, или Исповедь дочери последнего султана Османской империи - Шадийе Османоглу

В раннем детстве мое внимание всегда привлекали роскошный трон отца, пышные торжественные церемонии и прекрасные подарки, каждый раз тщательно выбранные отцом для меня, с помощью которых, как мне казалось, он хотел выразить свою любовь и нежность.

Когда я стала старше, я научилась лучше понимать и ценить отца; особенно после того, как его лишили трона и когда в список тех, кого он отнес к близким друзьям, попала и я. Только тогда я смогла понять, сколькими исключительными достоинствами он обладал.

Мой отец не употреблял алкоголь и не любил тех, кто выпивал. Таким людям он запретил появляться во дворце. Он очень любил кофе и сигары, я бы даже сказала, что курил он очень много.

Он был здоровым человеком, у него было крепкое и натренированное тело; помню, что он болел только один раз, когда я была маленькой. Он очень мало спал. Вставал раньше рассвета, пять раз в день совершал намаз, всегда читал Священный Коран и Бухарские хадисы[25]. Он был верующим, очень привязанным к Аллаху, великим мусульманином. Всегда совершал омовение. Был очень трудолюбив.

Он прекрасно разбирался в государственных и национальных делах и обожал ими заниматься. Неустанно работал наравне со своими советниками и секретарями и проводил с ними значительную часть дня. Я слышала, что перед тем, как вступить на престол, он ездил верхом и даже сам управлял каретой, но, став султаном, был лишен времени для таких развлечений и лишь иногда просил приводить его любимых лошадей в сад и любовался ими из окна.

Возвращаясь с Пятничного приветствия[26], он садился в карету с одной лошадью и управлял ею сам. Питался он довольно просто, очень любил чылбыр — яйца с творогом и йогуртом. У него было два французских повара, первый готовил для него основную еду, второй — пирожные и печенья.

Когда дневные заботы кончались, отец приходил в гарем. Одними из его любимых развлечений были музыка и представления во дворцовом театре. Он одобрял драмы Сары Бернар и любил скетчи известного комика Бертрана, о котором я уже упоминала, и даже выплачивал ему постоянное помесячное жалованье. Этот комик прекрасно пародировал говор евнухов, отчего мы принимались смеяться, ставя евнухов в неловкое положение.

Отец часто слушал маленький оркестр, составленный из гаремных девушек, который включал фортепиано, скрипки и саз, и с интересом смотрел испанские танцы: болеро, фламенко — и другие танцы разных народов, которые исполняли те же девушки.

Однажды в одном французском журнале я увидела фотографию необычного инструмента — арфы и решила сделать сюрприз отцу, присоединившись с арфой к домашнему оркестру.

Я заставила евнухов искать понравившуюся мне новинку во всех музыкальных магазинах Стамбула. Наконец была найдена старая арфа, и я сумела сделать несколько аккордов благодаря знанию фортепиано. Мне удалось что-то воспроизвести, записав ноты на клавиши. Я записала несколько маленьких тактов, как пришлось. Спустя десять дней репетиций я, никого не предупредив, присоединилась с арфой к женскому оркестру дворца.

Увидев меня, отец удивился, но слушал и наблюдал с интересом, изрядно посмеялся и поздравил; пообещал, что мне привезут из Франции новую арфу, а также одарил меня золотым браслетом и кольцами.

Спустя некоторое время евнухи привезли мне маленькую арфу, как и обещал отец. Это была модель-брошь, которую можно было прицепить к груди! Сказочная брошь со струнами была украшена драгоценными камнями. Отец был утонченным, тактичным человеком, истинным ценителем прекрасного. Я смотрела на отца глазами, полными радости и любви. «Дитя, я очарован твоим веселым нравом и воспитанием», — говорил он мне. Я была счастлива и никогда не позволяла себе поддаться таким мелким чувствам, как ревность. Хотя у отца было много любимых женщин.

Например, у отца были две женщины, которые постоянно были готовы услужить ему в гареме. Одну из них звали Мюшфика-ханым, вторую — Фатьма-ханым. В дни отдыха первую половину дня он проводил с одной из них, вторую — с другой, однако к матери младшей из моих сестер, Наджийе-ханым, отец также выказывал особое отношение.

Она проходила в комнату к отцу по маленькой лестнице, которая вела из ее комнаты. Наджийе-ханым не была красавицей, однако была женщиной чистоплотной, высоконравственной и умной. Отец очень любил ее за эти достоинства.

Важной особенностью и обычаем османского гарема было то, что его в большинстве своем населяли девушки, происходившие с Кавказа. Существует множество документов, сообщающих о славной истории этих народов, которые хранились в древних дворцах еще до Османской империи. В гареме моего отца кавказские девушки, которых в народе обычно называли «черкешенки», составляли большинство.

Их тщательно учили правилам и обычаям османского гарема. Под влиянием старших женщин, попав в гарем, они становились совершенно новыми личностями, в которых мало что оставалось от характеров и внешности догаремного периода их жизни.

В гареме существовал обычай давать вновь прибывшим красивые имена с поэтическим смыслом, заимствованные из древних сказаний.

Я хорошо помню некоторые из них.

Авази-диль — Певунья, Шахпер — Красавица, Хезар-эфруз — Соловушка, Ашк-халет — Душенька, Нур-сафа — Лучезарная, Диль-ашуб — Велеречивая, Гондже-леб — Пухлогубая, Алем-эфсун — Чаровница, Эда-диль — Кокетка, Наз-мелек — Ангелочек, Фиристаде — Чужестранка, Кешф-и раз — Пытливая (Любопытная), Диль-эсрар — Таинственнословная, Яр-и джанан — Любимица Бога, Дюрр-и йекта — Жемчужина, Эфлякпар — Краса Небес.

Я с благодарностью и почтением вспоминаю нескольких моих бывших великих учительниц, которые работали в гареме еще со времен султана Азиза, которые уходили из дворца, чтобы устроить иначе свою жизнь, но, не сумев вступить в брак, возвращались, чтобы закончить свою жизнь при дворе. Они становились наставницами для тех, кто только приходил во дворец.

Черкешенки, снискавшие себе славу своей преданностью мужьям, привнесли в язык гарема некоторые приятные новшества. Например, они говорили «кафам» («моя голова») вместо «калфам» («моя калфа»), «Кене-эфенди» («Госпожа Клещ») вместо «Кадын-эфенди» («Моя госпожа»), «Алемесун Кафа» вместо «Алемэфсун Калфа», изрядно коверкая имя. Вместо привычного обращения к ребенку «львеночек» — «асланджим» они произносили «асанджим». И мы привыкли к такой речи, которая использовалась в гареме веками до нас.

На голову гаремным девушкам надевали тюрбан, который мы на дворцовый манер называли «хотоз». На него, в свою очередь, булавками крепилась маленькая карточка с именем, которое каждая девушка выбирала для себя из тех имен, примеры которых я приводила выше. Так новое имя легко и быстро могли запомнить остальные. Девушкам обязательно растолковывали значение нового имени, и девушки использовали эти имена со смыслом, подсознательно усердствуя, чтобы в соответствии с именем приобрести утонченность, или нежность, или мудрость, или другие качества, соответствующие их новому имени. Так что образование гаремной девушки начиналось с выбора имени.