Невозмутимые родители живут дольше - Владимир Каминер

На днях я чуть не упал со стула, увидев последний счет за телефон. И это притом, что меня не так-то просто уронить со стула. Я знаю, что мы много тратим на телефонные разговоры. У всех членов семьи, кроме кошек, есть свой телефон, и у всех большая необходимость поговорить. К примеру, жена часто звонит на Кавказ своим двум кузинам — муж одной из них куда-то уехал, муж другой, напротив, должен наконец вернуться, и все это жене просто необходимо знать. Ей нужно знать, какими уродились в этом году помидоры и зачем нужно спиливать сливовое дерево у гаража. Мать звонит в Москву и выслушивает от своей сестры пересказ всех новых выпусков телесериалов, которые она не может смотреть в Германии. Дети часто делают школьные задания, устраивая со своими одноклассниками своего рода мобильные телеконференции, чтобы потом в школе не списать друг у друга случаем чего не так.

Так что по традиции телефонные счета у нас нехилые. Но не до такой же степени! Я изучил счет и обнаружил, что 90 % всех звонков были с телефонного номера моего четырнадцатилетнего сына, причем это были разговоры с неопределенным номером от провайдера E-Plus. По этому номеру он на протяжении долгих недель звонил всякий раз после полуночи и оставался с кем-то на проводе часа по три.

— Поздравляю, это любовь! — сказала моя мать.

— Это очень большая любовь, — уточнила жена.

Однако пару месяцев назад у нас уже была большая любовь, и ее провайдером был Vodafone. Я тогда еще специально сбегал в салон связи и купил безли-митный тариф для Vodafortа. Теперь на мои упреки сын ответил, что он вообще не знает, о чем это мы и кто это мог быть. Это мог быть кто угодно из друзей или подружек, да хотя бы Петер.

— Но у Петера провайдер 02, и его номер у нас в телефонной книге. Таинственный номер помечен как неизвестный, так что никакой это не Петер. Ты что, за дурака меня держишь? — задал я риторический вопрос. — Ты что, хочешь, чтобы я поверил, будто не знаешь, с кем каждую ночь разговариваешь по три часа? Дорогой сын, я не хочу вмешиваться в твои личные дела, я хочу знать только одно: эта с E-Plus, это действительно большая любовь? и надолго ли она? Мне что, опять бежать в салон связи и выставлять там себя на посмешище, мол, «теперь любовь поменяла провайдера, дайте, пожалуйста, безлимитный тариф для E-Plus вместо Vodafone»?

Сын задумался.

— На сегодняшний день трудно сказать, как долго продлится любовь, — ответил он. И пояснил, что речь идет о чувствах, а чувства планированию не подлежат. И на всякий случай он хочет безлимитный тариф на все сети.

— Ты играешь с огнем, — сказал я. — В любви не бывает безлимитных тарифов, ты должен принять решение. Любовь к незнакомке на E-Plus нужно сохранить по крайней мере до конца 2014 года, когда твой договор истечет, а после ты сможешь получить выгодный тариф на все сети. И я очень надеюсь, что до тех пор твоя любовь продержится. Меня коробит каждую неделю бегать в контору и выставлять себя на посмешище.

Сын ретировался в свою комнату.

— А как, собственно, величать по имени ту, чей номер неизвестен? — спросил я его вослед.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — раздалось в ответ из-за закрытой двери.

С самого рождения я должен прислушиваться, что следует делать. Скажем, много можно услышать о правах и обязанностях человека. Как правило, речь идет о спекулятивных, туманных, мнимых ценностях. Даже смерть и свобода понятия взаимоисключающие. Свободные люди, по сути, не должны были бы умирать. Ну а мы же когда-нибудь умрем. О равноправии не может быть и речи, иначе мы все любили бы одну и ту же женщину, рисовали бы одинаковые картины и писали бы одинаковые стихи. На основании своего короткого жизненного опыта я вижу лишь два очевидных долга и одно очевидное право: перед нами долг поставить на ноги следующее поколение и долг достойно проводить предыдущее. При этом у нас есть право молчать, браниться или сочинять стихи. Как сказал когда-то мой любимый поэт, разрешенные стихи это мразь, а истинная поэзия — то есть стихи, написанные без разрешения, — это ворованный воздух[3].

В советской школе мы очень много стихов учили наизусть, практически каждую неделю что-нибудь новенькое. Разумеется, речь шла о разрешенной поэзии. Однажды нам задали продекламировать на уроке свое любимое стихотворение. Приспособленцы в угоду преподавательнице заучили поэму Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо»:

Меня и моих друзей этот мальчик ужасно бесил, а еще больше бесил его папа, который, естественно, все знал. Мы же принесли на урок другую поэзию, истинную. По крайней мере, нам она тогда казалась настоящей и истинной. Это был текст песни моей любимой группы, самой крутой группы во всем Советском Союзе. В группе были скрипач, флейтист, певец и ударник. У скрипача были длинные волосы, которые во время концерта падали на скрипку, флейтист был прыщав, а ударник лыс и лицом походил на серийного убийцу. Певец красился в рыжий цвет, носился колбасой по всей сцене и кричал:

Мы показали стихи учительнице и спросили: неужели рядом с этой истинной поэзией ей не кажется, что крошка-сын просто-напросто смешон?

— Мне очень жаль, — сказала учительница, — что юноша из хорошей семьи, сын интеллигентных и далеко не глупых родителей, увлекается такой псевдо-глубокомысленной галиматьей, вместо того чтобы открыть сердце истинному герою революции, поэту Владимиру Маяковскому.

В недоумении я лишь покачал головой. Каждый остался при своем мнении. Между тем группы моей юности больше не существует. Первым умер скрипач, позднее до смерти спился прыщавый флейтист. А недавно, под Новый год, ушел из жизни и ударник. Ему как-никак было уже 67 лет, что на 30 лет больше, чем Маяковскому. А певец жив и продолжает петь. С тех пор как ему установили кардиостимулятор и он уже не колбасится на сцене, я больше не понимаю его поэзию. (Имеется в виду группа «Аквариум». Несмотря на некоторые фактологические неточности, в тексте сохранена авторская трактовка. — Прим. пер.)

В школе, где учится моя дочь, поэзия входит в программу занятий по немецкому языку. Ее не изучают столь интенсивно, как в нашей советской школе, но все же достаточно регулярно. При этом преподаватели немецкого у них долго не задерживаются. Они снимаются с места как цыгане или же как дикие гуси улетают на зиму в Африку, так что почти каждую зиму в классе Николь новая учительница немецкого. Моей дочери пришлось иметь дело уже с тремя. Первая была педантична, пресна и консервативна как сухарь. В поэзии для нее главным была рифма, поэтому она принуждала детей выучивать наизусть печально известного «Ученика чародея», а затем декламировать его перед всем классом наподобие скороговорки: