Дорогой панцирной пехоты - Алексей Игоревич Ильин

Приказываю капитану Четыре Туза в пятилетний срок провести вербовку и обучение личного состава до полной боеготовности с учетом предстоящих задач.

Повелеваю управителям всех областей, признающим мою власть и силу, оказать всемерную поддержку в проведении вербовочной компании.

Все замеченные в нерадивости объявляются бунтовщиками, и я дарую капитану Четыре Туза право разбираться с таковыми по своему усмотрению.

И да будет их судьба уроком всем остальным.

Вот теперь слушатели мигом очухались и начали оглядываться — как бы поаккуратней да понезаметней свалить. Но ровные прямоугольники сотен на всех подходах к озерцу мгновенно пресекли порыв.

И, разбивая последние надежды, глухо рокотнул барабан: "Стоим… Ждем"

Эпилог: Как дело наше отзовется…

Интерлюдия: Как дело наше отзовется…

Меня назыв… мое имя Насса-эл-Михели. Я был рожден в Год треххвостой кометы в оазисе Лун-ол-Теник, что чаще называют Лути-а-Терика, да не осквернит перевод вашего слуха.

Когда мне исполнилось десять лет, я бежал с попутным караваном из родного оазиса. А еще спустя четыре года кади города Суль Зарим, да будет благословенна его доброта, присудил лишить меня свободы и продать на людском торгу. Не надо удивляться, закон султана суров и рабство не самой тяжкое наказание трижды пойманному вору.

Но жизнь моя не оборвалась в шахтах и злая усмешка судьбы стать гаремным евнухом меня миновала.

Ибо уже тогда любой невольник, увидев славных воинов правителя, мог выкрикнуть "Копье, но не кайло!", и его тут же выкупали в особые тысячи господина нашего султана. Их еще называют 'грязными тысячами'.

Так поступил и я. Удача меня не оставила — спустя три лета я стал десятником, а еще через два принял кинжал сотника.

Ведя сотню, я и встретил начало Великого Северного Похода. Многие пали пред нами, ибо слабы были их мужчины и глупы военачальники. Но когда мы вышли к месту, что вы называете 'Горло Степи', то увидели армию в пятнадцать тысяч копий и возрадовались, ведь было нас почти в десять раз больше.

Горло Степи — это ложбина, рассекающая гряду обрывистых холмов между степью и лесами. Шириной она в четыре перестрела, а в длину — восемь ваших миль. По ее краям легко пройдет пеший, коннице же придется идти посередине, чтоб не переломать коням ноги. В самом центре возвышается холм с крутыми склонами. Мы в тот проклятый день назвали его 'Прыщом Иблиса'. Наверно я зря рассказываю, ведь вы знаете те места куда лучше меня.

Большой удачей было захватить врага именно там, а не на переправах Эльбы… Мы сошлись вечером, и султан приказал отдыхать и готовиться к завтрашнему бою. Мы были так уверенны в победе, что даже не выслали разъезды.

Но наутро пред нами не оказалось того множества воинов, они отошли, а на холме остался всего один отряд в тысячу человек. Наши военачальники долго смеялись и хлопали себя по бедрам, а потом послали дехкан ополченцев, и на каждого бойца на холме приходилось десять 'грязеедов'. Но из ушедших вернулась только треть, а северяне не сдвинулись ни на шаг. Тогда горячие степные всадники попытались расстрелять врага из луков. Увы, но стрелы бессильно застревали в щитах, а самострелы с Прыща Иблиса били далеко и метко — и многие, очень многие воины степи остались лежать у подножия.

Солнце же приблизилось к полудню, и султан в гневе послал нас: 'грязную тысячу' Хромого Али и тысячу Сухорукого Махмуда, где я водил сотню, чтоб наши копья взяли жизни этих наглецов. Воин Грязи, струсивший или не выполнивший приказ, после боя будет посажен на кол. А потому хоть мы и знали, что немногие переживут этот день, но чужая пика убивает куда быстрее, чем кол палача. Одновременно с нами средний сын султана, Неистовый Бирке, понадеялся, что прочные щиты и быстрые кони не дадут чужим стрелкам взять слишком высокую цену и повел свою гвардию в обход.

Тысяча Сухорукого, где был я, шла слева и слева же обходили холм воины Неистового Бирке. И вот когда голова его отряда почти миновала склоны, а нам оставалось пройти всего двести шагов, ударил барабан и словно огромный зверь вражеский строй пошел вниз.

Мы видели, что гвардия Неистового Бирке — славные барсы пустыни — не успеет перестроиться… И тогда Махмуд закричал: "Спасем сына султана, получим волю!"

Грязные тысячи умеют бегать. Северянам надо было пройти три сотни шагов, а нам пробежать всего две. Мы задержали бы их. Но когда осталось совсем чуть, на нас выскочили слуги и лагерные шлюхи. Всего шесть, может, семь сотен. Ни у кого из них не было брони. У большинства были всего лишь кинжалы да ножи… Но как они дрались!

Молодой Харик ходил в нашей тысяче первый год, и когда беременная баба выскочила на него, у него дрогнула рука. А она сбила его с ног и воткнула нож прямо в горло, раз, второй, третий… пока я не зарубил ее. Кармил был с нами уже три года. Его рука не дрогнула, он пробил и выскочившую на него женщину, и младенца, привязанного спереди. А вот выдернуть копье не сумел. Девка, будто одержимая, рванулась вперед, да так, что наконечник вышел из спины. На беду Кармила следом бежала настоящая фурия с двумя длинными кинжалами. Он бросил копье, выхватил саблю, а больше ничего не успел — эта демоница зарезала его, словно барана.

Мне и тем, кто оказался в тот миг рядом, достались трое с молотами. Двое молодых и один уже

в годах. Кузнец с сыновьями, наверно. Пока мы брали их на копья, они убили одиннадцать моих людей! Молодых хорошо взяли каждого на три копья. А вот отца пробило всего одно. Так он, умирая, сломал древко и, уже падая, разбил голову Киларису, моему десятнику.

Я многое видел. Я брал мятежный город Исм-Хин, и только священный огонь знает, сколько мы усмирили бунтов в кварталах нищих. Но чтобы обычные люди так бились, подобного я не видал никогда.

Их было шесть сотен. Нас чуть меньше тысячи, но когда все они полегли, нас осталось всего семь десятков.

Пока мы дрались, строй северян дошел до гвардейцев Бирке. Сила конницы в разгоне, сила конницы в скорости, а здесь их застали врасплох, не дав даже перестроиться и встретить врага лицом к лицу. Большинство было безжалостно вырезано, а те, кто