Седьмой гном - Маша Ловыгина

Чердынцев дождался завершения вечера, с удивлением и восторгом глядя на сцену. Горецкая, несмотря на возраст, была великолепна и поражала статью и силой голоса. Без особого труда, опять же с помощью букета, он прошел в театральное закулисье и нашел ее гримерку. Тактично постучав, был призван под светлые очи.

В гримерке она была не одна. Сухощавый старик с седыми буклями расположился на маленьком диванчике, но, когда Чердынцев вошел, тут же подскочил и стал похож на великовозрастного кузнечика в своем расшитом фальшивым золотом изумрудном камзоле.

Горецкая отложила веер и внимательно посмотрела на Макара.

— Это вам, Амалия Яновна, — протянул он букет с улыбкой и легким поклоном.

— Кто вы? — сухо спросила старуха, и Макар заметил, как она побледнела под толстым слоем грима.

— Милостивый государь, — влез старик, протягивая руку. — Позвольте представиться, Александр Карлович…

— Шура, помолчи, — остановила его Горецкая.

— Меня зовут Макар Чердынцев, — представился Макар.

— Как?.. — одними губами произнесла она. — Чердынцев?

— Да, Чердынцев-младший, — стал объяснять Макар. — Мой дед…

— Александр Карлович, — Горецкая развернулась к партнеру по сцене. — Позвольте вам представить отпрыска одного из моих старинных знакомых…

— Не-нет, мне кажется, мы с вами родст… — растерялся Макар.

— Вот уж никогда бы не подумала, что встречу кого-либо из этой семейки, — перебила, фыркнув, Горецкая. Лицо ее пошло пятнами, руки затряслись. — Зачем вы явились сюда? Уходите!

Старик с интересом переводил взгляд с одного на другого, но дипломатично помалкивал.

— Я могу все вам объяснить, — сказал Чердынцев.

— А я ничего не хочу знать!

— Когда дед умер, мой отец решил, что нужно найти родных…

Горецкая резко встала и опрокинула какие-то баночки, задев их рукой. Грудь ее тяжело вздымалась под кружевным жабо, глаза вперились в лицо Макара.

— Умер… умер… — глухо пробормотала она. — Я ничего не хочу знать об этом! Убирайтесь вон! Или я вызову охрану!

Чердынцев был молод, но хорошо воспитан. Однако в этот момент он и сам вспылил:

— Мой отец болен, и я приехал сюда лишь для того, чтобы исполнить его просьбу!

Горецкая, закрыв лицо рукой, качнулась:

— Скоро все его племя издохнет…

Терпеть подобного Макар не стал. Швырнув букет старухе под ноги, он вылетел из гримерной и понесся прочь. Такого он не мог представить себе даже в самом страшном сне.

… Макар некоторое время следил за проезжавшими мимо него автомобилями, а затем накинул пуховик и вышел из своей машины. От холодного снежного порыва его немного повело, на глазах выступили слезы. Дрожа всем телом от смены температур, он торопливо направился к заправке, где взял двойной кофе и отошел к небольшой стойке у окна.

Все, что произошло с ним в тот далекий декабрьский день, превратилось в круговерть странных и, наверное, до сих пор до конца неосознанных моментов. И все эти пять лет Чердынцев жил так, будто сидел на раскрученной карусели, — и хотел бы слезть, да страшно расшибиться. Даже тот факт, что тогда он был практически мальчишкой, не особо разбирающимся в жизненных перипетиях, не мог повлиять на то, какие выводы в итоге он сделал. Все он прекрасно понимал уже тогда. Просто максимализм в нем бурлил, как камчатский гейзер, горячо и мощно выпуская пар, за которым ничего не было видно.

Чего он ожидал от Горецкой? Радостных возгласов или родственных объятий? Приглашения на семейное чаепитие или потока сбивчивых вопросов? Нет… Макар даже не был уверен в том, что она знала и понимала, о ком он говорит. Но старуха знала. И, видимо, то, о чем ни сам Макар, ни его отец даже не догадывались. Возможно ли, что это касалось деда?..

Макар покрутил в руках стаканчик, вдыхая горячий аромат арабики, и покачал головой. Он уже неоднократно прокручивал эти мысли у себя в голове и всегда приходил к одному и тому же.

Его дед был уважаемым человеком с кристально чистой репутацией. По тем временам невозможно было сделать карьеру, если в твоей биографии есть негативные или криминальные пятна. Рано или поздно все становится явным — его и самого этому учили всю жизнь. И потом, Амалия Штерн, судя по нехитрым расчетам, была старше деда лет на пятнадцать, и тут уж совсем странно предполагать, что их могло схлестнуть друг с другом каким-то совершенно необъяснимым образом. Родители деда тоже были простыми людьми, партийными, далекими от театрального мира. Прабабка Макара была то ли двоюродной, то ли троюродной сестрой Амалии, но и она, судя по метрике, была старше ее минимум лет на десять.

Посетив уборную, Макар пошел к машине. Снежинки кололи щеки и застревали в его темных волосах. Чердынцеву нравился его внешний образ и то впечатление, которое он производил на женщин. И потому было странно все-таки осознавать, что по большому счету, не так уж ему их внимание было нужно…

Девушек у него было более чем достаточно. Но все эти связи ограничивались несколькими свиданиями, в которых он находил лишь приятную физическую составляющую. Ни одна из его подружек, как бы ни старалась, не смогла стать той, которая завладела бы его сердцем. Как будто оно было наглухо закрыто. Но Макар знал, что когда-нибудь оно отзовется, ведь однажды это почти случилось с ним. Просто он не сразу это понял, а потом закрутился в ворохе насущных проблем и разнообразных событий, отодвигая свои чувства все дальше и дальше…

Он признавал, что многое изменилось с того декабрьского дня. Как оказалось, не только старушки могут быть злыми фуриями, но и сам Макар — глупым идиотом…

Включив зажигание, Чердынцев облокотился на рулевое колесо, не в силах прекратить думать о прошлом.

Выбежав тогда из театра, он был в бешенстве. Побродив около получаса вокруг фонтана, немного успокоился и стал дожидаться выхода Горецкой. Ругаться не имело смысла. Макар хотел, чтобы она только посмотрела ему в глаза и усовестилась, если это, конечно, возможно… Впрочем, когда актриса вышла под руку со своим долговязым престарелым спутником, пыл Макара уже несколько поугас. Прислонившись к краю каменного фонтана, он просто смотрел, как она, задрав подбородок, с совершенно невозмутимым видом идет мимо него, подметая заснеженную мостовую подолом длинной шубы. В руках Александра Карловича топорщилась охапка цветов, в которой, к удивлению Чердынцева, были и его бордовые розы. «Она еще и хапуга! — удовлетворенно подумал он и скривился в усмешке. — На здоровье, дорогая Амалия Яновна. Надеюсь, они завянут сегодня же ночью!»

Александр Карлович поотстал, делая вид, что занят цветами, а затем быстро подошел к Макару.

— Вы простите ее, молодой человек… — зашептал он. Седые брыли на его щеках уже немного подернулись инеем, а нос покраснел, отчего старик стал похож на безбородого деда Мороза. — Она несколько экзальтированна… Характер, знаете ли.