История Наташи Кампуш - Майкл Ляйдиг

Четырнадцатого мая 1962 года в Афинах состоялось бракосочетание наследника престола Испании Хуана Карлоса и принцессы Софии Греческой. На другой стороне Атлантики защитники гражданских прав в Америке отметили пикетом со свечами первую годовщину поджога автобуса в Алабаме[10], в то время как в Югославии за публикацию книги о советском вожде Иосифе Сталине бывшему вице-президенту Миловану Джиласу продлили срок заключения.

В Австрии же, в полнейшей безвестности, родился Вольфганг Приклопиль — в том же самом районе, в котором через двадцать шесть лет родится девочка, с которой он разделит судьбу. Джеймс Бонд спасал мир в «Докторе Ноу», а «Битлз» пели песню, которая вполне могла бы быть написана для Приклопиля: «Люби же меня».

Его отец, Карл, работал местным представителем немецкого концерна «Шарлахберг», третьего по величине производителя бренди в стране, продавая его продукцию ресторанам, барам и винным магазинам. Мать, Вальтрауд, была домохозяйкой и работала на неполную ставку продавщицей. Все, кто помнят ее, описывали ее как добрую и тихую женщину, и в бюргерском обществе от нее ожидалась лишь приверженность трем «K» австрийской жизни: «Küche, Kinder und Kirche» — кухня, дети и церковь. И похоже, она отнюдь не была несчастна в этой роли.

О Карле известно не так уж и много, однако один человек, с которым его связывала дружба, располагает волнующими сведениями, проливающими свет на возможное происхождение преступно безумного плана Вольфганга Приклопиля.

Генрих Эхлер, австрийский еврей, родившийся в Вене в 1939 году, был лучшим другом Карла и первые шесть лет своей жизни провел скрываясь в подвале. Он рассказывал: «Когда я увидел фотографии Вольфганга по телевизору, я словно смотрел на его отца двадцать лет назад. Он был его копией. Когда же я услышал, что он натворил, у меня просто кровь застыла в жилах. Это было поразительно. Его отца заворожила моя история, и как-то он сказал мне: „Прошлым вечером я рассказал Вольфи о твоей жизни. Он был ошеломлен, скажу я тебе!“».

Семья Эхлеров — Генрих, его родители, бабушка, брат Эрик, 1940 года рождения, и сестра Термина, 1944 года рождения, — жила в двух подвальных комнатах площадью всего лишь восемь квадратных метров, разделенных стеклянной дверью, в венском районе Маргаретен. Еду им приносили друзья, и они прожили в этом подземном мире до конца войны.

Господин Эхлер продолжил: «Когда я в первый раз увидел фотографии Наташи Кампуш, я мог ей посочувствовать. Я до сих пор не переношу яркий свет, и мне очень тяжело находиться в замкнутом пространстве». Он обучался на механика в компании «Греф энд Штифт», где и познакомился с Карлом. По его словам, они были друзьями на протяжении двадцати лет, но с Вольфгангом он познакомился только на похоронах Карла. «Когда сводки телевизионных новостей запестрели сообщениями о секретном подвале, это по-настоящему потрясло меня, самое ужасное — это снимки той тяжелой сейфовой двери, которой он запирал подвал. У меня начался приступ паники. Что бы с ней случилось, попади он в автомобильную аварию? Должно быть, эта девочка пребывала в постоянном страхе, что однажды он может не вернуться».

Семья Приклопилей в 1972 году переехала из муниципальной квартиры в доме номер 30 по Ругерштрассе в дом в Штрасхофе, после смерти деда Вольфганга, Оскара. Карл унаследовал дом площадью 160 квадратных метров с четырьмя спальнями и обновлял его на протяжении нескольких лет. По-видимому, у Вольфганга было счастливое детство: его семья порой совершала поездки на побережье итальянской Адриатики, проводила выходные на австрийских и немецких фермах. Ему, однако, устраивали сеансы самоанализа — церемониалы, выражавшиеся в шумных перебранках с матерью, которую он обожал, но не боялся, и грубых разносах отца, который часто пугал его до безумия. Его дядя, Иоганн, который живет на Хейнештрассе по соседству с домом Приклопилей, судя по всему, пытался быть посредником между юным Вольфгангом и его отцом — однако он отклонил все просьбы рассказать о своем опозорившемся покойном племяннике.

Его родители были обеспокоены отсутствием у Вольфганга школьных друзей. Больше всего ему нравилось читать в своей комнате или составлять огромные пазлы известных сооружений вроде Эйфелевой башни. Он также любил собирать пластиковые модели самолетов. Игрушечные поезда были другой его страстью — высшая ирония судьбы, сыгравшая злую шутку в конце его жизни. По существу, он увлекался всеми видами уединенных занятий, которые и ограждали его от сверстников.

В школе он учился посредственно, но всегда получал высшие баллы по «Betragen» — поведению. Он принадлежал к тому типу послушных учеников, на которых молятся учителя, пускай его академическая успеваемость была отнюдь не выдающейся. Он ходил в «Хауптшуле Афритшгассе» четыре года, до четырнадцати лет. В австрийской системе образования «хауптшуле» — смесь начальной и средней школы, его зачисление туда означало, что он не был ни на вершине шкалы успеваемости, ни внизу, всего лишь обыкновенным ребенком в обычной школе.

Но по мере того как он рос, появлялись тревожные признаки — те, на которые специалисты часто обращают внимание, дабы определить, приведет ли простое антиобщественное поведение или непослушание к психопатии. Жестокость по отношению к животным — один из них, поджоги — другой, продолжительное ночное недержание — третий. К двадцати годам он был виновен в первом и страдал третьим.

В тринадцать лет технически одаренный Приклопиль, получавший в школе высокие оценки по металлообработке и естественным наукам, сам сделал пневматическое ружье, из которого стрелял воробьев и голубей в саду за домом. Он палил и по бездомным собакам, кошки же были под запретом. Он уважал их за одиночный и хищнический образ жизни, и часто старался просто подранить птицу, чтобы потом сидеть и с удовольствием поедать испеченный для него матерью пирог, выжидая и наблюдая, как появится кошка, поиграет с раненым созданием и наконец прикончит его.

Соседка, не захотевшая, чтобы называли ее имя, рассказала: «Иногда было слышно, как на него кричит мать — делай уроки, убери в комнате, положи вещи в стиральную машину». Конечно же, в грубости подростков, приводящей к повышению тона в спорах с родителями, нет ничего странного. «Но он в ответ визжал ей, визжал по-настоящему, что он сыт по горло помыканием, что однажды он станет главным и тогда слушать будет она, — добавила соседка. — Это всегда происходило в обед, когда отца не было дома, — думаю, он немного его побаивался. И пару раз я слышала, как они орали, а однажды, когда я проходила мимо по дороге в магазин, услышала, как она велела ему положить „описанное белье“ в стиральную машину, прежде чем он уйдет». Та же соседка продолжала:

Карл волновался о сыне — думаю, он хотел увлечь его футболом, походами, занимался с ним «мужскими» вещами, но его сын был чувствительным и застенчивым. Между Карлом и Вольфгангом возникали трения. Карл пил — у него всегда хватало бесплатных образцов бренди его компании, я часто видела, как он выгружал бутылки из машины, — и это было еще одной «горячей точкой». Вальтрауд была очень воздержанной: только стакан разогретого вина на Рождество. Многие из нас не замечают того, что кроется за внешним фасадом жизни, как мы не замечали тайн, скрывавшихся за стенами его дома. Ведь наверняка таким его сделало что-то в его отношениях с родителями, разве нет?