Любовные чары - Елена Арсеньева

– Пустое говоришь. Для тебя я и не на такое бы решился, но…Ведь сейчас только кажется, что в мире нет ничего более, – потыкал он рукой вснежные стены, подступившие со всех сторон. – А ведь до Чердынцева отсюда рукойподать. Ну куда беглой деваться? Только к нам. А там непременно кто-то увидитда проболтается. Бывало уже такое. Ничего не вышло, кроме свар да штрафов нам.Бедняг хватали да в колодки, на дыбу, под кнут…

Судорога прошла по лицу Десмонда, и Олег подивилсячувствительности, вдруг проснувшейся в прежде надменном и сдержанном кузене. Экего разобрало! Или и впрямь девка хороша, словно Елена Троянская? Жаль,конечно, что так вышло.

– И в петербургском доме ее не скроешь. Непременно пришлосьбы объясняться с батюшкой, а он в ярость придет: мол, соседское добро украли.

– Но человеколюбие… – взвился было Десмонд. Да и сник: немного в нем самом пребывало человеколюбия, когда одним ударом пришиб мужика. Аведь тот повинен был лишь в том, что не совладал с похотью… как и он сам. Мужикне успел свои нечистые помыслы осуществить, а он успел. Еще как успел! Нет унего права ни просить, ни требовать. Сам кашу заварил, как говорят русские, –сам и расхлебывай.

– Беглые у нас как делают… – размышлял вслух Олег. – На Дон,в Малороссию, за Урал скрываются. Там просторы вольные – ищи-свищи! Но не везтиже ее за Урал…

– Нет, конечно, – твердо сказал Десмонд. – Не на Урал, а… вАнглию. Я ее увезу. Тебя прошу об одном: отцу ничего не сказывай, но помогивыправить бумаги.

…В Чердынцеве они остановились ровно на столько, сколькотребовалось времени, чтобы сменить лошадей да положить припас на дорогу, иснова пустились в путь, к Петербургу. На облучке взмахивал кнутом Клим. Рот унего был так стиснут, словно зашит накрепко: ведь за молчание барин обещалотдать ему в жены Глашу, дочь старосты Лукьяна, по которой Клим давно ибезнадежно сох. Девка тоже была бы не прочь, да родителям ее Клим не глянулся.Ничего, теперь глянется, ежели сам молодой граф сватом придет! Клим готов былне только рот зашить, но и язык себе откусить. Он бы не дрогнув поклялся передиконами, что не видел, как молодой граф и его родственник-иноземец приволоклиоткуда-то из метели нечто, закутанное в тулуп так плотно, что только русая косадо земли свешивалась. Клим нарочно тогда отвернулся. Подумаешь, беда! Деломолодое, холостое, обычное!

Всю дорогу девушка была недвижима. Десмонд иногдавглядывался в ее лицо, украдкой касался губами виска, губ – якобы проверить,бьется ли пульс, ощутить ее дыхание. Он даже себе почему-то стыдилсяпризнаться, что не в силах подавить желание прикасаться к ней беспрестанно.

Олег поглядывал на него с тревогой, усмешкой и изумлением. Вбледном девичьем лице он не нашел ничего, способного в одночасье свести мужчинус ума и заставить его пойти на преступление. Но чуял, чуял Oлег, что наплачетсяеще его кузен со своим неожиданным приобретением, ох, наплачется! Небось онатихая, пока в беспамятстве лежит. А потом… Ну, то уж Десмондова докука. А самОлег сделал все, что от него зависело: дарственную написал, небогатый багажкузена, таясь, из дому вынес…

Оставалось только пожелать счастливого пути рыцарю Ланселотуи его безмолвной, беспамятной жертве. «Что ж с нею, бедной, станется, когдавдруг очнется да увидит себя невесть где и с кем? Тут и ума лишиться недолго!»– с внезапно проснувшейся жалостью подумал Олег. Пусть уж подольше не приходитв сознание…

Ему было невдомек, что пожелание его исполнится, и чуть лине весь путь по пустынному прибалтийскому краю Десмонд проделает, держа вобъятиях бесчувственное создание.

Прибыли в Вильно. У Десмонда было заемное письмо к одному изздешних торговых людей, и он отправился за деньгами, скрепя сердце оставивдевушку на постоялом дворе под приглядкою Клима. Отсутствие его неожиданно затянулосьиз-за того, что он битый час искал дорогу. Местный народ, кроме своего языка,другого не понимал, и все попытки объясниться оставались безуспешными до техпор, пока Десмонд не сообразил вынуть золотой. Не меньше десятка желающихуказать путь, вполне вразумительно говорящих не только по-русски, но ипо-английски, собралось вокруг.

На обратном пути Десмонд заглянул в лавку, где продавалосьженское платье, и замер там в растерянности. Ему еще в Петербурге хотелоськупить для своей «рабыни» новый наряд, да Олег посоветовал не дурить: мол, ктоповерит тогда, что Десмонд везет крепостную девку, подумают, чего доброго,мужнюю жену похищает против воли. Так и проделала девка весь долгий путь водной холстинковой рубахе да тулупе: платье ее осталось валяться в баньке.Однако все, что Десмонд видел в лавке, казалось ему либо слишком вульгарным,либо мрачно-старушечьим. Наконец лавочник, раздраженный привередливостьюпокупателя, презрительно швырнул на прилавок русский сарафан да рубаху избелого тонкого льна. Десмонд вздохнул. Ладно, потом он купит девушке приличноеплатье… вроде того красного, которое дарил некогда Агнесс, бывшей своейподружке. Ох и разозлился тогда Алистер за то, что брат выставил напоказ связьс горничной! Но теперь Алистера нет, Агнесс наверняка замужем за каким-нибудьлакеем или конюхом… А Десмонд везет себе новую любовницу – и опятьпростолюдинку! Вот хохотали бы те, кто охотился во Франции за неуловимымспасителем аристократов, узнав, сколь низменны его эротические пристрастия!

Однако пора бы уж девушке прийти в себя. Неужто он привезетв Англию беспамятную и безвольную куклу? Да и вообще лучше было бы отдать вседеньги, но избавиться от спутницы, пристроив ее здесь под чей-нибудь заботливыйпригляд, а самому налегке двинуться дальше. Десмонд даже огляделся, словнопрямо здесь ему мог встретиться тот добрый самаритянин. И покачал головой.Стоило только представить себе, как она очнется – совсем одна среди чужихравнодушных людей… и некому будет рассказать ей, что случилось, утешить бедняжку,ободрить на первых порах…

Он топнул, едва не свернув каблук, и зашагал еще быстрее,злясь на себя. Жалость… Честь… А ведь он даже имени ее не знает!

Войдя в свои комнаты на постоялом дворе, Десмонд увиделоживленного Клима.

– Ну вот и барин пришел! Ну, Марина, кланяйся поскореебарину в ножки, он ведь хозяин тебе и заступник! – воскликнул кучер.

И вслед за тем выволок из угла бледное существо, котороепокорно рухнуло на колени, ударившись головою в мокрый от растаявшего снегаДесмондов башмак.

– Очнулась, слава те, господи, – сообщил возбужденный Клим.

Как будто Десмонд и сам не видел!

Она помнила только имя, которое почему-то вызвалонеодобрение у долговязого мужика с испуганным лицом, который был при ней, когдаона открыла глаза.