Соломея и Кудеяр - Александр Прозоров

– Я каждый день к заутрене в церковь Ризоположения хожу. Проводишь?

– На рассвете на женскую половину не пустят, – так же тихо ответил Кудеяр. – У крыльца встречу.

Он слегка поклонился, отступил к двери, позвав за собой гостей мужского полу, скрылся с глаз – и только после этого Соломея услышала горестное причитание тетки:

– Да как же ж-ж можно подарки-то у мужей чужих принимать! Ты же ж-ж уже и обязана ему выходишь, то на обещание похоже, и люди что подумают…

– Это просто браслет, Евдокия, – тихо ответила девочка. – Безделушка, и ничего более.

– Мужи бабам чужим безделушки не дарят! То либо женам, то ли и вовсе срамота! И не думай даже, одну тебя к заутрене не отпущ-щу! Глаза с тебя не спущ-щу с сегодняшнего дня!

– Не отпускай, – безмятежно согласилась Соломея. Она была совершенно, безнадежно счастлива. И все прочее в этот миг было ей безразлично.

* * *

Храм Ризоположения от входа в женскую половину великокняжеского дворца находился совсем недалеко, саженей триста, не более. Однако же молодые люди никуда не спешили, и путь у них получился долгий, заметно больше часа.

– Вовремя вы отъехать успели, – щурясь на солнце, сказывал Кудеяр, одетый лишь в алую косоворотку и синие полотняные штаны, заправленные в красные сафьяновые сапоги. Бритую макушку боярского сына прикрывала все та же простенькая коричневая тафья, в каковой он появился еще в первый раз, в Твери. – Почитай, тем же вечером туда сразу два каравана добралось, из Новагорода да со Пскова. Князь Чаломеев возрадовался всемерно, однако же братчину свою с воеводой не бросил. Токмо повод у побратимов поменялся. До того с горя да позора вино заморское переводили, теперь же от радости. Через день же еще и из Смоленска красавицы добрались да от Себежа. Всего ровно пять сотен числом. С одного Новагорода четыре ладьи! Сказывали, чуть не на неделю раньше вас из города отбыли. Как вы их опередили, уму непостижимо!

– Поспешали на совесть! – не стерпев, втиснулась в разговор тетка Евдокия.

Воспитательница семенила позади парочки, следя за безопасностью и непорочностью боярышни. Она постоянно норовила втиснуться между молодыми людьми. Получалось это плохо, однако же взяться при ней за руки Кудеяр и Соломея все же не рисковали. Даже просто плечами соприкоснуться – и то не получалось. Оставалось только разговаривать. Да и то набравшийся впечатлений великокняжеский слуга больше сказывал, а девочка – слушала.

– Вот уж все на девах сих припоздавших отыгрались вдосталь! – покачал головой Кудеяр. – Ох, сквитались за волнения предыдущие. И повитухи сквитались, и подьячие, и князья тоже повеселились. Одних восвояси отправляли за родинки на плечах али шее. Про лицо уж и не сказываю. Иных за то, что волос жидкий, коса с волосом чужим вплетенным али короткая просто. Кому из повитух бедра не нравились, кому зубы неровными казались, кому глаза малыми. Подьячим то возраст больно малым али великим казался, то родовитость сомнительна, родители в малом числе по коленам расписаны…

– Какая родовитость? – забеспокоилась Соломония Сабурова, что сама была из детей боярских. Ниже из людей свободных – токмо крестьяне.

– Да-да, – согласился Кудеяр, – князья наши, Сумароков да Чаломеев, многих завернули лишь потому, что недостаточно родовитыми сочли, дабы перед государем предстать. Вишь, дочерей боярских к тебе токмо четыре добавилось. Вестимо, родичи как-то побратимов умаслили. А писари в избе земской на то лишь смотрели, как родословная составлена. Коли что не нравилось, то прогоняли, и все. Чего им старания прикладывать, коли из десяти дев девять отослать надобно? Только к полусотне придирок ни у кого не нашлось. Их и доставил.

– Здесь тоже больше пяти сотен собралось, болтун костромской! – опять втиснулась в беседу тетка. – Голубке нашей, дабы средь них пред князем не потеряться, кушать хорошо надобно да отдыхать, а не по церквям темным, душным да дымным стоять али ноженьки свои в ходьбе пустой стаптывать. Обедать давно пора! А вы все ходите да ходите, ходите да ходите! К дому поворачивай, Соломеюшка. Хватит уже попусту время тратить.

Молодые люди послушались, свернули к дворцу. У крыльца, поднявшись на пару ступеней, девочка обернулась:

– Тафья твоя скучна больно, Кудеяр. Давай хоть крестиками вышью. Али коловратом могу. Или вязью сарацинской. Хочешь?

– О пущей радости и мечтать не мог! – сдернув свою тюбетейку, боярский сын протянул ее корельской красавице.

Соломея приняла головной убор, и опять касание мужских пальцев заставило ее вздрогнуть и зардеться.

– Что же тебе вышить, добрый молодец? – шепотом спросила она.

– Имя! – моментально ответил Кудеяр. – Имя главное, заветное, кое до часа своего последнего в сердце стану носить.

– А вдруг ошибусь? – посмотрела ему в глаза Соломея.

– Значит, судьба моя такая, – еле заметно пожал плечами Кудеяр. Однако его горящие глаза ясно доказывали, что ошибиться невозможно. – Завтра перед заутреней я тебя встречу. Да?

– Эк ты быстр, добрый молодец, – рассмеялась девочка. – За день вышить не успею. Хорошо постараться, и недели будет мало.

– Так ведь я не про тафью спрашиваю. Я про первую красавицу земли русской.

– Хватит уже проход загораживать, боярышня. Пойдем! – не выдержав, перебила Евдокия. – Вы так до утра прощаться станете. Завтра опять день будет, утром и договорите.

– Доброй тебе ночи, Соломея! – вскинул руку, прощаясь, Кудеяр.

– До завтра, боярин! – улыбнулась в ответ девочка и стала подниматься по лестнице.

Едва за ними закрылась тяжелая дверь, как пожилая женщина тяжело вздохнула:

– Что же ты делаешь, деточка? Забыла, зачем столь долгий и тяжкий путь мы с тобой одолели? Государыней ты стать можешь, государыней всех земель русских, половины мира! Ты же глазки мальчишке дворовому строишь, в любовь играешь. А ну, выберут тебя в княгини великие, что тогда делать станете?

– Слугой его близким сделаю! – с легкостью ответила боярышня. – Нешто у государыни преданного слуги быть не может?

– За такого слугу и государыню в монастырь быстро постригут, – тяжело поднимаясь по лестнице, сказала Евдокия. – Негоже допускать подобного бабе замужней. Грех то большой, завсегда проклинаемый. И служители христианские тоже сказывают. Нельзя никого любить, кроме мужа свого. И помыслить о том недопустимо!

– Князья на княжнах женятся, тетушка, – после малой запинки посетовала Соломония. – Бояре на боярышнях. Я же из детей… Кто меня во дворец великокняжеский возьмет? Пустое. А Кудеяр мне по душе. Веселый он и любит. Я прямо чувствую, как тепло ко мне из него льется.

– Хочешь стать государыней земли русской? – остановилась на середине пролета лестницы Евдокия. – Правительницей мира великого, всевластной княгиней! Желаешь сего, чадо мое любимое, али нет?

– Хочу, – после небольшого колебания честно ответила девочка. – Кто же не хочет? Это же какая сказка наяву получится – из корельского леса да на трон!