Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

В аэропорт мы возвращаемся еще более запутанным и изнурительным маршрутом, но встречает нас тот же экипаж, так же торжественно. И так же нас обыскивают при въезде в Сихалу, те же ободранные комнаты ждут нас в конце пути. Однако мною овладевает ощущение умиротворенности, новой уверенности в себе.

Не сдаваться, не отступать перед трудностями. Бороться против превосходящих сил врага и победить. В сказках, которые отец рассказывал нам, детям, добро всегда торжествовало над злом.

«Используешь ты возможность или упускаешь ее, действуешь по первому побуждению или обдумываешь, храбр ты или робок, буен или кроток, — выбор твой, выбор всегда за тобой, — говорил он нам. — Вы определяете выбор своей судьбы».

Теперь, в охватившей Пакистан тьме военной диктатуры, дело отца стало моим делом. Стоя над могилой отца, я ощутила, как его убежденность стала моей, и поклялась, что не успокоюсь, пока демократия не вернется в Пакистан. Я пообещала ему, что не дам угаснуть разожженному им огню надежды. Он стал первым лидером страны, говорившим от лица народа, болевшим за народ, а не за его военную или аристократическую верхушку. И я должна продолжить его дело.

Когда нас с матерью, совершивших сойем, везли обратно в Сихалу, солдаты забросали гранатами со слезоточивым газом собравшихся в нашем саду на Клифтон, 70, для чтения молитв за душу отца. Не удовольствовавшись этим, они подожгли навес над двором. Люди разбегались, задыхаясь, кашляя, прижимая к себе книги Священного Корана.

ГОДЫ НЕВОЛИ

2

УЗНИЦА В СОБСТВЕННОМ ДОМЕ

Через семь недель после смерти отца, в конце мая 1979 года, нас с матерью освободили, мы вернулись из Сихалы на Клифтон, 70, в наш дом в Карачи.

Все здесь по-прежнему и все не так. «Зульфикар Али Бхутто, адвокат». Латунная табличка с такой надписью висит на стене у входа в дом. Над нею другая табличка, потемневшая от времени с именем деда: «Сэр Шах Наваз Бхутто». Бабушка моя выстроила этот обширный двухэтажный особняк сразу после моего рождения, в 1953 году, и я с сестрой и братьями росла в нем, овеваемая приятным охлаждающим ветерком с Аравийского моря, раскинувшегося всего в четверти мили от дома. Кто мог бы тогда предвидеть разыгравшуюся здесь теперь трагедию, свалившиеся на нас удары судьбы?

Каждый день раскаленная пустыня Карачи выплескивает в наш сад, в котором растут кокосовые пальмы, манговые деревья цветут красные и желтые цветы, сотни плачущих людей, желающих выразить соболезнование семье своего погибшего вождя. Еще сотни терпеливо ждут за воротами. Мать соблюдает иддат, выйти к ним не может, высылает меня.

Наш кошмар на фоне привычной домашней обстановки кажется еще более противоестественным. Прислуга сообщила нам, что за два дня до казни отца в дом во второй раз ворвались военные, обыскали крышу и сад, вскрыли сейф матери, перерыли одежду в шкафах отца. «У вас есть ордер на обыск?» — спросил у них один из слуг, памятуя о конституционных правах, на что возглавлявший группу офицер заявил: «У меня есть приказ обыскать ваш дом, я выполняю приказ, и ордер мне не нужен». Рылись они десять часов, забрали множество писем из моей спальни, унесли два чемодана товарных накладных и кассовых чеков, которые я собрала, чтобы опровергнуть обвинения режима во взяточничестве, облыжно выдвинутые против отца.

«Здесь у вас есть тайники и тайные ходы. Покажите их нам!» — приказал главный. Слуги настаивали, что никаких тайников и в помине не было, и их избили. Затем их заперли в приемной. Обыск продолжался всю ночь, а когда утром пришел молочник, его тоже заперли в приемной. Чуть позже забежал газетчик — заперли и газетчика. Офицеры нервничали все больше. «Подпиши эту бумагу!» — приказал офицер одному из слуг. Тот отказался. «Знаешь, что с твоим сахибом сделали? С тобой хуже будет!» Испуганный слуга подписал.

Когда стало ясно, что обыск ничего не дал, во двор въехал грузовик. Солдаты выгрузили из него красный ковер, разложили на нем выгруженные из этого же грузовика документы, пригласили корреспондентов и предложили им сфотографировать представленную фальшивку, «доказательство» противозаконных действий отца. Многие считали, что режим хочет инициировать новый процесс против отца ввиду рекомендации Верховного суда заменить казнь на пожизненное заключение. Когда наконец военные удалились, они захватили эти «доказательства» с собой. Прихватили также немалое количество нашего имущества, в частности ценную коллекцию старинных карт, принадлежавшую отцу.

И вот я на Клифтон, 70, готовлюсь отправиться в Ларкану, на могилу отца. Военные узнают о моих планах и отменяют авиарейсы, поэтому я отправляюсь на поезде. На каждой станции меня встречают толпы народу, где нет станций, люди ложатся на рельсы, останавливают поезд. «Месть! Месть!» — скандируют толпы. Воодушевленная поддержкой, я призываю их обратить скорбь в силу и разбить Зию на выборах. Эти толпы — лучший ответ нашим политическим противникам, которые публично заявили, что «сила Бхутто зарыта вместе с ним в его могиле, а вместе с ним скончалась и ПНП».

Вернувшись в Карачи, я встречаюсь с руководством ПНП и с сочувствующими, встречи продолжаются весь день, с девяти утра до девяти вечера. Несколько раз за день выхожу в сад к посетителям. Их глаза загораются, когда они меня видят. Выходит к ним и мать, срок траурного затворничества которой истек. Народ не ожидал, что мы переживем заключение или смерть отца. Ведь мы, в отличие от большинства из них, всю жизнь свою прожили в тепличных условиях. Увидев нас, они как будто оживают, в них вспыхивает новая надежда.

Вечером я занимаюсь организационными, политическими вопросами, знакомлюсь с жалобами, узнаю, кто еще арестован по политическим мотивам, готовлю для матери тезисы выступлений. Чувствую, что зарываюсь с головой, что всего мне не осилить, что я нуждаюсь в помощи своей школьной подруги Самийи и двух молодых женщин, Амины и Ясмин, моих подруг и соратниц и в борьбе за спасение отца. В западной прессе Самийю, Амину и Ясмин окрестили «ангелами Чарли», хотя я уверена, что настоящие «ангелы Чарли» с таким объемом работы не совладали бы. Однажды я заснула с недочитанным документом на коленях. Затем обнаружила, что принесла в кабинет зубную пасту и щетку.

Чтобы успокоить народ, генерал Зия перед казнью отца пообещал устроить выборы и вернуть страну к гражданскому правлению. Но может ли он позволить себе дать ПНП победить на этих выборах? Он публично заявил, что «не вернет власть тем, у кого он ее отнял» и что для него приемлемы лишь выборы, которые