Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

Вот так, ни много ни мало. И — совершенно открыто.

Не будь в районе Маруноуци больших денег, вряд ли генерал стал бы так себя распалять — он скорее проглотил бы собственный язык…

Идеи генерала Араки разделяли не более десяти процентов японцев — в основном те, кто носил военную форму, плюс немногочисленная прослойка крикунов, близких к армии. Остальные же не очень-то и желали, чтобы японский народ был выше всех других народов в мире.

В Маруноуци Зорге побывал несколько раз, прочесал район (он вспомнил хорошее русское выражение «прочесал» и невольно рассмеялся) вдоль и поперек, даже заходил в громоздкий представительский офис концерна «Мицубиси» — интересно было… Знакомых в Маруноуци — никого, ни одного человека. Но это временно, пройдет пара месяцев, и у него здесь обязательно появятся знакомые.

Район Канда, где сохранилось много старых домов, — их пощадило землетрясение, — был самым начитанным районом Токио, тут длинными цветастыми рядами теснились книжные магазины, магазинов этих были сотни, если не десятки сотен, каждый искусно оформлен, каждый украшен искусными графическими полотнами, способными остановить любого впечатлительного человека, заколдовать его, здесь витал дух многих японских божеств и прежде всего — матери всех богов Аматэрасу…

Аматэрасу японцы-синтоисты называли великим сияющим божеством неба и низко кланялись ей. Император Японии считался прямым потомком этой капризной богини.

А богиня действительно была дамочкой с норовом. Как-то она надула губы на какого-то бога, обидевшего ее неосторожным словом, и решила больше не показываться на небосклоне. Ночь наступила. Темная, беззвездная, тоскливая. Холодно сделалось.

И так пробовали выманить богиню из глухой пещеры, и этак — ничего из этой затеи не получалось. Приуныли боги, приуныли люди… Но безвыходных положений, как известно, не бывает. Один из богов, самый шебутной и веселый, нарядился получше, выпил, закусил, взял с собою несколько музыкантов и отправился к Аматэрасу.

Там, перед пустым входом в пещеру, устроил громкое танцевальное представление. Капризничавшей богине стало интересно, что же за шум раздается перед ее жилищем, что за музыка звучит, и она выглянула наружу…

Тут на нее боги и навалились всем скопом, хлопнулись на колени, подползли поближе, чтобы поцеловать подол ее платья, уговаривать начали:

— Останься, солнцеликая Аматэрасу, на небе!

Аматэрасу подумала-подумала и осталась.

А танец, который исполнял перед ее пещерой веселый бог, стал любимым танцем японского народа.

Торговым центром Токио, в котором часто любили появляться европейские дамочки, по праву считалась Серебряная улица. Гиндза. Здесь запросто можно было оставить целое состояние не только человеку среднего достатка, но и миллионеру.

Недаром в «клубе богатых людей», каковым считался пресс-центр, расположенный в здании агентства «Домей Цусин» (это было самое современное здание в Токио, в квартале Ниси-Гиндза), бродила следующая американизированная побасенка:

— Может ли женщина сделать мужчину миллионером?

— Может, если он миллиардер.

Женщины, часто появляющиеся в магазинах Серебряной улицы, запросто могли провести эту операцию и оставить миллиардера, извините, без штанов. Некоторые знатоки сравнивали эту улицу с нью-йоркским Бродвеем — здесь кроме магазинов было немало театров, казино, танцзалов, просто увеселительных точек. Впрочем, в Асакусе — другом токийском районе — увеселительных точек было больше. А вот дорогих магазинов — меньше.

Токио надо было познать как можно быстрее — хотя бы для того, чтобы в нужный момент выскользнуть из-под колпака «кемпетай» (за каждым иностранцем, приехавшим в Японию, обязательно следовал сотрудник «кемпетай» — специальной полиции). Зорге сразу же, едва сошел на берег с борта лайнера «Куин Элизабет» в Йокогаме, обнаружил за собой слежку; отнесся он к ней спокойно, поскольку знал: хвост из сотрудников «кемпетай» будет сопровождать его до самого отъезда из Японии, даже если отъезд этот состоится не раньше, чем через двадцать лет. Таковы были законы игрового поля, на которое он ступил.

Хоть и имелся в группе Зорге радист, хоть и был верный помощник Бранко Вукелич, а группу еще надо было создавать, лепить ее, как лепят из бесформенного куска глины изящную фигурку — слишком много имелось пустот, незаполненных ячеек, которые надо было обязательно заполнить.

В голову все чаще и чаще приходило имя Ходзуми Одзаки: и рассуждать этот человек умел неординарно, и писал интересно, и весом в обществе обладал немалым, — было бы очень здорово привлечь Ходзуми к работе группы.

С момента расставания в Шанхае прошло почти три года — срок немалый. За это время старый друг мог здорово измениться, и совершенно точно, что это произошло — и сам Зорге изменился, а главное — изменился мир. Очень уж много утекло воды…

Зорге попробовал навести справки, где сейчас находится Ходзуми Одзаки. Навел. Оказывается, Ходзуми вернулся из Китая в Японию, написал несколько книг, которые придали еще больший вес его имени и помогли занять видное положение в Токио, но в Токио он появлялся очень редко, продолжал работать в редакции газеты «Осака Асахи симбун», хотя статьи его распечатывались по всей Японии, появлялись даже в газетах отдаленной Окинавы.

…В тот дождливый день Зорге пришел в пресс-клуб рано — было время обеда, отряхнул зонт и сдал его гардеробщику.

— Душно сегодня, господин Зорге, — сказал гардеробщик: Рихарда он уже знал по фамилии и обращался к нему очень почтительно, — но пройдет несколько дней и в Токио наступит жара.

— Лишь бы не мороз, — засмеялся Зорге, взял в руки журнал, выставленный на рекламной полке, находящейся рядом с гардеробом, и, мельком глянув на обложку, развернул его. Это был журнал «Современная Япония», издававшийся на английском языке. Перелистал и неожиданно наткнулся на знакомое имя — попал точно на ту страницу, где начиналась статья Ходзуми Одзаки; статья была посвящена экономике, написана хлестко, и Зорге не удержался — углубился в чтение.

— Рихард, если у вас нет этого журнала, я подарю вам его, — раздался за спиной Зорге знакомый голос.

Рихард закрыл журнал и стремительно обернулся. Перед ним стоял Ходзуми. Он был все такой же, как и три года назад, не изменился совсем — невысокий, плотный, словно был сбит из одних только мускулов, с насмешливым и одновременно строгим взглядом — Зорге знал, что Одзаки смеяться и тем более подначивать, подковыривать кого-то насмешками не любил, всегда был серьезен…

— Ходзуми, — Рихард неверяще покачал головой, — мне хочется протереть глаза: вы ли это?

— Я.

Зорге шагнул к нему, обнял.

— Господи, как давно мы не виделись с вами, — пробормотал он неожиданно растроганно, ощутил, как внутри у него что-то потеплело, в следующее мгновение он увидел человека с настороженными глазами, который возник словно бы из ничего и теперь стоял рядом с гардеробщиком и колюче поглядывал на Рихарда, пояснил ему: — Мы несколько лет проработали вместе в Китае,