Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

– Красивое место, – сказал он.

Я стала рассказывать про дельфинов, про луизианский мох и про красивый кустарник лагерстремию. Но что-то в его глазах заставило меня замолчать.

– Тут у нас тоже очень красиво, – тихо сказал он. – Подожди, пока вишня не зацветет.

«Он хочет, чтобы мне понравилась Япония, – подумала я. – Может быть, он хочет, чтобы я здесь осталась?»

А затем он сказал то, что я мечтала услышать всю свою жизнь:

– На ноябрь у меня в галерее ничего не запланировано. Могу дать тебе ее под выставку.

Если бы он рассчитывал этой фразой затащить меня в постель, он бы добился своего. Но он не потянулся ко мне для поцелуя, даже не дотронулся. Мы пожали руки, сказали несколько вежливых фраз, выпили еще чаю, затем он попрощался и ушел.

На меня свалилось море работы. У меня больше не было времени разливать виски.

Пару недель спустя Юсукэ позвонил и пригласил меня в свою галерею. Это было уютное место, идеальное для небольшой вечеринки людей искусства или для поэтического вечера.

В тот день там была выставлена мебель, которую сделала американская художница из веток, выброшенных на берег и подобранных в лесу. Она собирала ветки вдоль реки Йосино и на пляжах на юге Токусимы и мастерила из них стулья, вешалки, столики и что-то вроде скульптур.

– Скоро ее все будут знать, – сказал Юсукэ. – А открыл ее я.

«Как и меня», – подумала я. Через несколько месяцев на этих стенах будут висеть мои серфингисты, танцовщицы, куклы-бунраку и дома с соломенными крышами. В углу я повешу только что законченную картину: пара белых цапель на рисовом поле. А на стене против входа – береговые скалы на закате: резкие углы, яркие цвета, пронзающий облака свет.

Я бродила по галерее, глазела на экспонаты и таблички с ценой, прикрепленные к стене рядом с каждым предметом. Все выставленные предметы были уже проданы.

– Городские жители, как правило, очень заняты и редко имеют возможность выбраться за город, – сказал Юсукэ. – Но для них все равно важна связь с природой. Сидя в таком кресле, они могут представить, что они в лесу. И при этом им не будут докучать комары.

– Красивые штуки, – сказала я и провела пальцами по идеально отшлифованной поверхности. – Напоминают икебану.

Каждое кресло было сделано по-своему, ни один элемент не повторялся.

Юсукэ кивнул. Ему, кажется, понравилось мое сравнение.

– Как твоя работа? Продвигается? – спросил он.

– Да, все отлично, – ответила я. – Думаю, я успею. – По правде говоря, я сильно нервничала. Боялась сесть в лужу. Но к тому времени я уже поняла, что японцы воспринимают мою работу с поправкой на то, что я иностранка.

Во времена Блондель Мэлоун американцы и европейцы сходили с ума по Востоку. В театрах ставили спектакли про гейш, писатели выбирали восточные страны в качестве места действия для своих романов. Даже музыка – «Мадам Баттерфлай», к примеру, – была заражена Японией.

А сейчас в Японии – век кока-колы, Мадонны и НБА. Я открыла для себя, что, хотя мишура Голливуда добралась до самых дальних уголков архипелага, японцы зачастую поклоняются звездам совсем не первой величины. В видеопрокате я видела целую полку, посвященную Фебе Кейтс, – а она снималась только в фильмах категории «Б».

Вкус японцев оставался для меня загадкой. Я надеялась, что им понравятся мои картины. Надо только, чтобы они их увидели.

– Один мой приятель работает в местной газете, – сказал Юсукэ, будто прочитав мои мысли. – За неделю-другую до выставки он возьмет у тебя интервью.

Я спокойно кивнула. Никто и никогда еще не брал у меня интервью.

Мы походили по галерее, а потом Юсукэ угостил меня ланчем. Потом он сказал, что ему нужно ехать к отцу – у него строительная фирма, и Юсукэ ему помогает. Он высадил меня на вокзале и уехал.

* * *

Я не видела Эрика с тех пор, как перестала работать в «Ча-ча-клубе», и поэтому слегка удивилась, когда он позвонил через несколько дней после моего похода в галерею.

– У меня послезавтра небольшая вечеринка, – сказал он. – Приходи.

Эрик устраивал праздник в честь Дня Колумба. Ну да, ему только дай повод.

Я подумала, не взять ли с собой Юсукэ, но вспомнила, что на выходные он едет в Токио, по делам отцовской строительной фирмы. Кроме того, у Эрика будут девушки из «Ча-ча-клуба». Такая компания могла ему не понравиться. В общем, я отправилась одна.

В День Колумба, часов в шесть, я надушилась и запрыгнула на велосипед – чудище с одной скоростью и скрипучими тормозами. По дороге купила бутылку божоле – Эрик сказал, что будет делать мясо на гриле.

Регги было слышно за два квартала. Как и женский смех. Подъехав ближе, я почувствовала запах горящих углей и жареного мяса.

Вечеринка происходила на автомобильной стоянке перед домом, где жил Эрик. У него была квартира на первом этаже. Магнитола и гриль стояли прямо на асфальте. Молодые японки, очень загорелые и одетые как хиппи танцевали под музыку. Я решила, что это подружки Эрика по серфингу. Другие, бледные, с мышиного цвета волосами, – наверно, его знакомые по школе «Хэппи инглиш». Ни одной хостес из «Ча-ча-клуба» видно не было.

Я прислонила велосипед к стене и, захватив бутылку, подошла к компании. Некоторое время меня никто не замечал, но потом из дома вылетел Эрик – в солнцезащитных очках «Рэй-бэн», с волосами, выгоревшими на солнце.

– Джил! – Он бросился ко мне, раскинув руки.

Пришлось выдержать его объятие. Раньше мы не особо обнимались, но было видно, что он уже выпил немало пива.

Я отдала ему вино.

К нам подошла японка в саронге и лифчике от бикини. Обняв Эрика за талию, она посмотрела на меня из-за его плеча.

– Это Айко, – сказал он, и обращаясь к ней: – Эй, детка! Это моя хорошая знакомая. Пойди, принеси ей чего-нибудь выпить. – Когда она уходила, он похлопал ее по попе.

Я вскинула брови:

– А что случилось с Акэми?

– Записываешь, что ли?

Я пожала плечами.

– Нет, просто запомнила.

Он поправил очки и потянулся, глядя на заходящее солнце.

– Акэми – хорошая девушка. Но жизнь – это пир. Хочется перепробовать все угощения. Иди, потанцуй.

Я вклинилась в компанию серфингистов и немножко оттянулась под Боба Марли. Съела кусочек мяса, початок кукурузы на палочке, выпила пару бутылок пива.

Эрик всем говорил, что я художница.

Один из его дружков-серфингистов попросил у меня номер телефона, но я сказала ему, что у меня уже есть бойфренд. Не совсем правда, но я над этим работала.

Мои мысли переключились на Юсукэ. Он оставил мне номер отеля, в котором собирался остановиться. Я выбросила мятую пивную банку в мусорное ведро и зашла в квартиру, чтобы позвонить. Телефон я нашла в кухне. У холодильника тусовалось несколько американцев. Они трепались о своей школе английского языка и не обратили на меня внимания.