Готовность номер один. Шестьдесят лет спустя - Григорий Сивков

Комиссар опять сделал паузу, а потом сказал с жаром, рассекая рукой воздух:

— Вот она, фашистская мораль. Мораль врагов демократических свобод, средневековой реакции и черносотенных погромов. Именно в этом состоит разбойничья империалистическая сущность фашистов, прикрывающихся флагом "национал-социализма".

Наступила пауза. Комиссар задумчиво сказал:

— А вообще-то, друзья мои, скажу я вам: национализм, какой бы он ни был, это, пожалуй одна из самых страшных злокачественных опухолей нашего века.

Вы можете спросить, а как же только что заключенный пакт о ненападении между Германией и СССР? Пакт нам предложила Германия, и Советское правительство, проводя миролюбивую политику, не могло отказаться от такого пакта, тем более что ни прямо, ни косвенно не затрагивает территориальной целостности, независимости и чести нашего государства.

Итак, подведем итоги: "национал — социализм" — есть тот же фашизм или разбойничий империализм — самый зловещий наш враг, враг социализма.

Вот почему мы всегда должны быть в состоянии боевой готовности, чтобы обезвредить и уничтожить эту коричневую чуму.

А после занятий, уже в казарме, мы с товарищами, взбудораженные речью комиссара, допоздна обсуждали международные проблемы и дали клятву друг другу быть непримиримыми и стойкими бойцами против фашизма и, если потребует того обстановка, отдать за это свою жизнь.

Занятия в авиашколе подходили к концу. После успешной задачи экзаменов нам присвоили звание младших лейтенантов. Моя служба после школы продолжалась в Киевском военном округе, в отдельной корпусной эскадрилье. Здесь проходили мои первые тренировочные полёты на самолёте Р-5, старом, деревянной конструкции биплане-разведчике.

Шел уже предгрозовой, 1940 год.

Вместе с новыми товарищами по эскадрилье мы продолжали совершенствовать свое летное мастерство, готовили себя к неумолимо надвигавшимся грядущим военным событиям.

Боевая тревога

Близилась война.

Наша отдельная авиаэскадрилья располагалась в бессарабском селении Чадыр-Лунге, в тридцати километрах от государственной границы. Летный и технический состав эскадрильи — на редкость дружный и сплоченный. К тому же здесь были ребята из Пермской авиашколы.

Павлуша Старцев — из бывших беспризорников, отчаянный парень. Волевой, но всегда с доброй улыбкой. Работал он на Уралмаше, откуда и пошёл в летную школу. Блестящий лётчик. Великолепно пел русские песни, аккомпанируя себе на гитаре. Игорь Сократов — человек положительный во всех отношениях, да и лётчик прекрасный, спокойный рассудительный сибиряк, всеми уважаемый в эскадрилье; омич Евгений Мыльников — остроумный весельчак, душевный, с широкой натурой; молчаливый украинец Иван Крамаренко, добродушный, хозяйственный хлопец; предприимчивый Иван Усов; красавец блондин, весьма авторитетный Петр Толмачев; лучший спортсмен эскадрильи Тимофей Сагайдак; москвич Юрий Мальцев, красивый, любивший прихвастнуть. Летать он умел хорошо, но с дисциплиной жил не в ладах. Был он прирожденным рассказчиком: один жест, одно слово — и все катаются по полу от смеха. Нередко подшучивал он над ребятами.

Жили мы в экадрилье единой семьей. Несли нелегкую солдатскую службу. Помогали друг другу. Делились радостями, а случалось и горем.

К тому времени участились учебные тревоги. Обычно в общежитие, где был расквартирован лётный состав, прибегал посыльный:

— Тревога!

Мы собирались по отработанной до автоматизма системе и мчались к штабу. Там нас уже ожидал командир эскадрильи капитан Ищенко, чернявый среднего роста, живой, с цепким умом человек.

После обычной церемонии построения и рапорта мы обступали своего командира. Он неторопливо, с сильным украинским акцентом рассказывал нам, молодым лётчикам, разные поучительные случаи из жизни военных лётчиков. Нередко кому-нибудь из нас доставалось от него за ту или иную оплошность. Ищенко в таких случаях останавливал иронический взгляд и говорил, например:

— Товарищ Мыльников, вы опять водку пили? Чтоб это было в последний раз…

Острый на язык Женя Мыльников, как его звали в эскадрилье ребята "светский парень", любивший водить компании, краснел и виновато молчал.

Мы всегда с большим уважением относились к капитану Ищенко, а особенно полюбили его после одного пятнадцатикилометрового марш-броска, в котором он шел вместе с нами, подбадривал веселой шуткой уставших, своим примером собранности и выносливости увлекал нас вперед.

Накануне войны, 21 июня, в субботу, ребята договорились с местными девчатами поехать в лес на пикник.

Воскресенье, 22 июня 1941 года. 7 часов утра. Проснулись. Лежим, балагурим. Слышим стук в окошко.

— Кого это спозаранку занесло? — ворчит Павел Старцев. — Поспать вволю не дадут… — Он отворачивается к стене и накрывается с головой одеялом.

За окном слышатся шаги.

— Кто там?

— Девушки, кто же ещё, — рассудительно говорит Игорь Сократов. — Встретить бы надо выйти.

— Женька, это по твоей части! — кричит Юрий Мальцев.

Евгений Мыльников не спеша оделся и, пританцовывая, вышел на улицу.

Он скоро возвратился назад и тихо, спокойно сказал:

— Тревога.

А сам завалился на кровать. Мы тоже лежим. Он кричит:

— Тревога!

— Чего орешь?! — говорит ему Иван Краморенко.

— Тревога!!! Чёрт вас возьми! Вставайте!

— А сам чего развалился?

— Я-то уже одет…

Вскакиваем, быстро одеваемся и бежим в штаб. Там никого. Вскоре появился командир эскадрильи.

— Кто объявил тревогу?!

— Дежурный по части…

Мимо нас строем прошли саперы. От них узнаем о нарушении нашей государственной границы.

Позже, уже в 12 дня, по радио из речи В. М. Молотова нам стало известно, что фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз.

— Война!!!

А день на редкость солнечный, безветренный. Кипенно-белые домики. Бледная зелень молодых виноградников. Упирающиеся в небо пирамидальные тополя. И жуткая, словно отстоявшаяся тишина, немая, как в картине "Над вечным покоем" художника Левитана. Её режет возникший вдалеке глухой гул самолётов. Гул усиливается, и мы уже видим группу приближающихся двухмоторных машин. Вот они над нами, летят совсем низко, метрах в семистах от земли. И вдруг среди завывающего гула моторов раздается чей-то крик:

— Кресты на крыльях! Смотрите, кресты!

Отчетливо видим кресты с желтой окантовкой. Острой болью доходит до сознания: "Это чужие самолёты! Это враг!"

Какая-то чудовищная нелогичность: в нашем небе и вдруг эти черные кресты?! Зачем они к нам пришли?! Что им здесь нужно?! И словно в ответ слышится отдаленный раскатистый гром взрывов. Фашисты сбрасывают бомбы на станцию Бессарабская.