Любовь и мороженое - Дженна Эванс Уэлч

– Душ, – сказала я вслух. Займусь хоть чем-то. Да мне и правда надо бы помыться.

Я поднялась к себе в комнату, схватила с комода стопку полотенец и пошла в ванную. Там было невероятно чисто, как будто Говард каждую неделю отскребал ее с отбеливателем. Может, как раз поэтому у них с мамой не срослось. Она была невозможной неряхой. Однажды я нашла у нее на столе контейнер с лапшой, которая стояла там так долго, что успела посинеть. Посинеть.

Я задернула занавеску и задумалась, что делать дальше. Под крошечной, хлипкой на вид душевой лейкой блестели два вентиля с буквами «С» и «R».

– Согревающая и расплавляющая? Сжигающая и раскаленная?

Я включила «R», немного подождала и сунула руку в поток воды – она как была, так и осталась ледяной. Ладно, попробуем «С».

То же самое. Может, на градус-другой потеплее. Я застонала. Выходит, когда Говард упоминал «не такие уж современные технологии», он имел в виду морозный душ? И разве у меня есть выбор? Вчера я провела весь день в перелетах, а сегодня утром пробежалась со скоростью света, порядком вспотев. Мне нужен душ.

– В чужой монастырь, – пробормотала я, скрипя зубами, и запрыгнула в ванну. – Ай! Холодно! Холодно!

Я схватила с угла ванны первую попавшуюся бутылку и втерла содержимое в кожу и волосы, а потом в несколько заходов смывала пену под ледяным душем. Закончив эту пытку, я взяла сразу всю стопку полотенец и завернулась в них, как мумия.

Тут раздался стук в дверь. Я замерла. Еще один.

– Кто там?

– Это я, Соня. У тебя… все в порядке?

– Мм… – Я скорчила рожу. – Да. Небольшие проблемы с водой. У вас что, горячей не бывает?

– Она есть, просто надо подождать. Иногда минут по десять проходит, прежде чем она нагревается. «С» значит «caldo», горячая, a «R» – «raffreddato», холодная.

Я покачала головой:

– Приму к сведению.

– Извини, не хочу тебе надоедать, просто хотела предупредить, что оставила записки твоей мамы у тебя на кровати.

Я застыла. Записки? Нет, наверное, мне послышалось, и она сказала «крыску». Крыса – вполне подходящий подарок. И если бы я дарила крысу, я бы положила ее…

– Лина, ты слышишь? Я принесла тебе записки…

– Минутку! – крикнула я.

В этот раз она точно сказала «записки». Но не факт, что Соня говорит именно про дневник. Это могут быть обычные записи. Я быстро вытерлась, оделась и открыла дверь. Соня стояла в коридоре с цветочным горшком в руках.

– Вы принесли новые записки?

– Нет, ее старую записную книжку.

Я прислонилась к косяку:

– Большую, кожаную, с кучей текста и фотографий?

– Да. Так она и выглядит. – Соня нахмурилась. – Ты ее уже видела?

Я пропустила ее вопрос мимо ушей.

– Я думала, вы просто отдадите мне старые фотографии.

– У меня есть фотография твоей мамы, но она висит на стене в гостевой комнате, и я не планирую с ней расставаться. Это портрет у Стены без вести пропавших. Отличный кадр. Зайдешь как-нибудь, посмотришь.

Видимо, эта стена тут очень много значит.

– Откуда у вас ее дневник?

Вопрос прозвучал, как слова плохого полицейского на допросе. Соня покачала головой:

– Он пришел к нам в сентябре, без записки, без адресата. Я вскрыла пакет и сразу его узнала. Хедли всегда ходила с этой книжкой, когда жила на кладбище.

Жила на кладбище?

– Я хотела отдать дневник Говарду, но разговоры о твоей матери были чуть ли не под запретом. Стоило о ней заговорить, и он…

– Что?

Соня вздохнула:

– Он тяжело пережил расставание с Хедли. Очень тяжело. Прошло много лет, но я все еще боялась говорить о ней. Я не знала, как быть, пока Говард не рассказал мне о твоем приезде. Тогда я поняла, зачем Хедли отправила сюда дневник.

Я поймала на себе странный взгляд Сони и внезапно осознала, что потихоньку приближаюсь к ней, как к магниту. Между нами осталась всего пара дюймов. Упс! Я отпрыгнула и засыпала ее градом вопросов:

– Мама жила на кладбище? И долго?

– Не очень. Примерно месяц после того, как твой отец получил эту работу. Они только-только успели переехать.

– То есть они жили вместе? Не то что она приехала к нему по-дружески, на одну ночь? – Это было предположение Эдди.

Соня скривилась:

– Э… Нет. Я не думаю, что все было… так. Они выглядели по уши влюбленными. Говард ее обожал.

– Почему же она уехала? Потому что забеременела? Говард не был готов стать отцом?

– Нет. Из Говарда вышел бы прекрасный отец… По крайней мере, я так думала. – Тут Соня осеклась. – Минуточку. Разве они не рассказывали тебе, что произошло? Мама ничего не объяснила?

– Я ничегошеньки не знаю, – грустно ответила я. – До маминой смерти я даже не подозревала, что Говард – мой отец. – Отлично. Я сейчас заплачу. За последние месяцы я превратилась в водопроводный кран. Обычный, не с итальянскими буквами.

– О, прости, Лина, я не знала. Я думала, что вы об этом говорили. Честно говоря, даже я не знаю, что именно тогда пошло не так. Они внезапно расстались, и твой отец не хотел со мной это обсуждать.

– Он когда-нибудь говорил обо мне?

Соня покачала головой, и ее длинные серьги слабо зазвенели.

– Нет. И я очень удивилась, когда Говард сказал, что ты скоро приедешь. Вам надо поговорить. У него ты найдешь ответы на все вопросы. Или можешь поискать их в мамином дневнике. – Соня протянула мне цветочный горшок. – Сегодня утром я ездила в город, и Говард попросил меня купить фиалки. Он сказал, что в твоей комнате не хватает растений, а это любимые цветы твоей матери.

Я забрала горшок и внимательно изучила насыщенно-фиолетовые лепестки. Я была на девяносто девять процентов уверена, что мама не испытывала особого пристрастия к фиалкам.

– Хочешь пока оставить дневник у меня? Похоже, тебе предстоит переварить гору информации. Поговоришь сначала с отцом.

Я помотала головой. Сначала медленно, потом более яро.

– Нет! Я хочу его забрать.

На самом деле я солгала. Несколько месяцев назад я убрала старые мамины записные книжки в коробки, потому что поняла – я их не осилю. Моя душа не выдержит. Но я должна прочесть хотя бы эту. Ведь она сама мне ее прислала.

Я моргнула пару раз и натянула на себя свою лучшую «я успокоилась» улыбку – Соня смотрела на меня, как неудачливый прохожий, который застрял в коридоре вместе с эмоционально нестабильным подростком. Впрочем, так оно и было.