Calendar Girl. Никогда не влюбляйся! Февраль - Одри Карлан

Что ж, этого было достаточно. Мне нравилось, что я у него единственная наемная муза. Не уверена, что это как-то возвышало меня над другими моделями, но ради своего душевного спокойствия я предпочитала думать, что так и есть.

– А что мы сейчас делаем? – спросила я, стоя перед пустым участком холста незавершенной картины.

– Я собираюсь заставить тебя полюбить твое изображение. Для зрителя это будет означать любовь к себе.

Уверена, что при этих словах мои глаза неприятно сощурились.

– Повтори-ка еще раз.

Алек устало вздохнул.

– Ma jolie, мне надо доделать эти снимки, чтобы я смог порисовать, потом отужинать с тобой, заняться с тобой любовью, а затем изобразить тебя на холсте. Мне многое надо сделать, – повторил он как сломанная пластинка.

Однако не это прошлось холодком по моему подсознанию. Нет, дело было в озвученном им списке вещей, которые необходимо было сделать и где ужин со мной и занятия любовью стояли рядом с остальными задачами на вечер.

– Не делай ничего ради меня, – сердито выпалила я.

– Миа, твое настроение влияет на фотографии. Пожалуйста, перестань думать о том, как я тебя раздражаю, и сосредоточься на работе.

Я гневно развернулась к нему, уперев руки в боки и совершенно забыв о том, что мои груди открыты всем ветрам и выставлены на всеобщее обозрение.

– Я не могу этого сделать!

Мой голос взлетел вверх на несколько октав, привлекая дополнительное внимание работавших в мастерской людей в черном. Я прикрыла грудь рукой, решив проявить хоть немного скромности.

– Я даже не знаю, чего ты от меня хочешь! – прошипела я сквозь сжатые зубы.

Алек подошел ко мне и снова поставил меня у стены. Наклонившись ближе, он отвел мои волосы с плеча и шеи в том месте, где еще недавно втягивал носом мой запах.

– Ma jolie, прости, я не хотел тебя злить. Мы все напряжены. Давай вместе сосредоточимся, а обсудим все позже. Oui? – произнес он тем спокойным тоном, который всего за два дня стал действовать на меня как дудочка факира на змею и одновременно заставлял сконцентрироваться.

Затем Алек легонько приложился губами к моему плечу. Это походило на обещание, и я собиралась сделать все для того, чтобы француз сдержал его позже вечером.

– А теперь положи свою руку сюда, – он провел моей правой рукой вдоль стены. – Вторую положи на нижнюю часть холста, туда, где должно быть сердце на твоем снимке.

Я аккуратно прикоснулась рукой к холсту. Хоть это и была трафаретная печать, мне не хотелось ее испортить. Алек вернулся к своей камере.

– Ладно, Миа, а теперь смотри на свое изображение. Вспомни то время, когда ты чувствовала себя любимой. Прекрасной. Полностью довольной собой.

Внезапно меня перенесло в те времена, когда я была маленькой девочкой. До того, как мама нас бросила. Тогда мы четверо еще были одной счастливой семьей. Я только что получила главную роль в детской пьесе, ставящейся в нашем округе. Мать была даже рада за меня, хотя обычно ее заботили лишь собственные цели и достижения. Но не в тот день. В тот день она обняла и поцеловала меня и сказала, что гордится мной и всегда будет меня любить. А затем папа подхватил меня на руки и прижал к себе. Он шепнул мне на ухо, что всегда знал – во мне есть что-то особенное. Что-то, чего нет больше ни у одной маленькой девочки. И в тот миг, на руках у отца и в сиянии материнской любви, я поверила ему. Лучший день в моей жизни.

Фотоаппарат бешено щелкал. А затем воспоминание продолжилось: на следующий день мать уехала, чтобы никогда не вернуться. И я так и не сыграла в той пьесе. Долгое время я была уверена, что мама бросила нас из-за меня – потому что я так отличилась и заслужила все внимание папы, то самое, которого так жаждала моя мать. Я точно это знала, хотя мне исполнилось всего десять лет. Теперь, став взрослой, я думаю по-другому. Ну, в основном.

Я взглянула в плачущее лицо двадцатипятилетней Миа на холсте и пожалела ее. Всего на секунду я позволила себе пожалеть о том, как я росла, о том, каким путем пошла моя семья, и о том, какой путь я позже выбрала для себя. О том, как я живу сейчас. Красивая картинка разлетелась вдребезги. Теперь я видела перед собой грустную девушку, утратившую нечто ценное. Нечто прекрасное.

Не спрашивая, закончили ли мы и получил ли Алек то, чего хотел, я надела лифчик и футболку, встала на костыли и захромала прочь. Стена, которой я окружила свое сердце, пошатнулась и затрещала по швам. Еще один удар – и я окажусь на полу в куче обломков.

– Миа! – окликнул меня Алек.

Но я не остановилась, лишь махнула ему рукой, не оглядываясь. Дело шло к ночи, и у меня был длинный день. Он не мог винить меня за то, что мне понадобилось отдохнуть.

Я поднялась в жилой лофт, отправилась прямо на кухню и нашла там початую бутылку вина и бокал. Налила себе солидную порцию багряной жидкости и сделала огромный глоток, после чего наконец расплакалась.

В этот момент вернулся Алек. Он подошел ко мне, взял другой бокал и тоже налил себе вина. Затем, прислонившись к барной стойке, он взглянул на меня. Я пыталась взять себя в руки и сделать вид, будто не ревела только что как ребенок.

– Почему ты не любишь себя?

Его слова ударили меня, словно кувалдой, оставив во мне огромную, зияющую брешь.

– Я люблю себя.

Слова выплеснулись из меня, словно кислота, обжигающая обнаженную плоть.

Взгляд Алека остановился на мне. Я только что налила себе еще вина и стояла, опершись о барную стойку.

– В самом деле? Тогда ты ловко маскируешься, – игриво ответил Алек, сделав щедрый глоток красного.

– Ты думаешь, что знаешь меня? Узнал всего за пару дней? – гневно парировала я, скрипнув зубами и нахмурившись.

Алек обернулся ко мне и сжал губы в тонкую линию. Все его чувства читались во взгляде: разочарование, упрямство и что-то еще.

– Я думаю, что знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь – или, по крайней мере, лучше, чем ты готова признать.

Он шагнул ближе и приложил ладонь к моей щеке. Я оттолкнула его руку и отскочила назад на одной ноге, оберегая лодыжку.

– Да? Думаешь, если ты какой-то там «художник», то можешь запросто читать людей? Если ты и в самом деле так считаешь, то твоя магия не сработала, французик – потому что последний человек, которого я сейчас хочу видеть рядом, это ты!

Я с силой грохнула бокалом о столешницу, расплескав вино.

– Твою мать!

Я проковыляла к рулону бумажных полотенец и яростно потянула, оторвав слишком много для такой небольшой лужицы.

– Давай я.

Алек попытался отобрать у меня полотенца, но я снова оттолкнула его.

– Я вполне справлюсь. Я подтирала за собой и за всеми остальными большую часть своей жизни. Уж с маленьким пятном я как-нибудь разберусь, – фыркнула я, сдерживая проклятые эмоции, которые так и рвались наружу.