Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - Матти Фридман

— Откуда у евреев столько денег?!

— Евреям принадлежит вся Америка, — объяснил другой.

После работы Ибрагим хаживал в арабский спортклуб, где слыл неплохим боксером. Он аккуратно записывал все, что наблюдал в спортзале, в порту, на бедных улицах у доков, даже если увиденное не заслуживало большого внимания. Однажды, например, он стал свидетелем того, как из кафе «Виктор» вытащили двух окровавленных мужчин: спор за картами перерос в драку, собравшаяся толпа стала подстрекать драчунов, и дело кончилось вмешательством английских полицейских. Ибрагим видел кровь на табуретах, на столе, на котором перед этим играли в карты, на полу. Название «кафе» не гарантировало тихого оазиса культурности, где подают хороший кофе. В местах поприличнее собирался средний класс, но в рабочих забегаловках, которые посещал Ибрагим, обстановка мало отличалась от уличного хаоса. Там редко мыли полы, в воздухе жужжали мухи. Женщины в таких кварталах были редкостью; если они и появлялись, то только эпизодически, задрапированными; исключение составляли улицы борделей: там женщины сидели в дверях и либо хватали прохожих за руки, либо заманивали их соблазнительной жестикуляцией.

Счастливчики получали работу в порту — любую работу, чаще всего тяжелую и монотонную. Ибрагиму дополнительно портило жизнь соседство его арабской бригады с еврейской. Евреи, судя по его записям, особенно досаждали одному из его друзей, египтянину: «Ему доставались пинки, на нем рвали одежду, но он в ответ на все это только улыбался». К Ибрагиму и к палестинским арабам отношение было получше, но однажды он подслушал, как они, обсуждая его самого на иврите и думая, что он ничего не поймет, назвали его «грязным животным» и заподозрили во вшивости.

В спортклубе он подружился с другими молодыми арабами, боксировавшими под фотографиями атлетов на стенах. Однажды у них зашел разговор о росте насилия: в Палестине поднималась политическая температура, все знали, что арабы, как и евреи, вооружаются и готовятся к войне. Как объяснил Ибрагиму собеседник, евреи были трусами: они устраивали засады в темноте, в отличие от арабов, предпочитавших драться лицом к лицу. Собеседник добавил, что сам он ждет не дождется, чтобы вступить в бой.

Ибрагим спросил, считает ли его приятель, что арабы готовы к войне: не похоже, чтобы кто-нибудь из тренирующейся в спортзале молодежи разбирался в оружии.

— Лично я не умею стрелять из винтовки, — сознался Ибрагим.

— А я умею, — был ответ.

— Кто тебя научил? — поинтересовался Ибрагим.

Собеседник объяснил, что его старший двоюродный брат служил солдатом в британской армии; возвращаясь на побывку домой, он разрешал детям играть с его оружием. А еще в спортклубе побывал человек, давший всем быстрый урок пользования автоматом.

— У нас же нет оружия, — посетовал Ибрагим.

— Оружия полно, — возразил его приятель. — Склады «Наджады»[3] от него ломятся. Там готовятся к схватке с евреями.

Разговор прервался, потому что начался вечерний урок бокса. В выходной Ибрагим побродил вокруг штаб-квартиры «Наджады», находившейся в другой части Нижнего города. Это скромное трехэтажное каменное здание по-прежнему стоит рядом с мостом Рашмия. Теперь в нем синагога, на ней висит табличка, объясняющая, что раньше здесь базировалось арабское ополчение и что в день падения города в этом месте кипел бой. Но во всем остальном здание выглядит точно так же, как и семьдесят лет назад, когда к нему проявил интерес Ибрагим.

Он легко проник внутрь и обнаружил доски для игры в нарды и столы для пинг-понга. Объявление командира местной милиции на стене требовало явки в полдень следующего дня в форме. Ибрагим тоже явился и увидел дюжину парней — дисциплинированных, чисто выбритых, в надраенных башмаках. После короткого инструктажа все разбились на пары и на тройки и растворились в городе. Скромный работяга не осмелился продолжить слежку.

Арабская часть Хайфы, примыкавшая к порту, была поделена между христианами и мусульманами; одни были зажиточными, другие — беспомощными; одни придерживались умеренных политических взглядов (хотя имелись и коммунисты, пускай не ярые), другие были бескомпромиссны в политике и в вере. Последние прислушивались к муфтию Иерусалима — заклятому врагу евреев, служившему во Вторую мировую войну нацистам в надежде, что те, захватив Ближний Восток, очистят Палестину и от британцев, и от евреев. Местные уроженцы находились в меньшинстве, большинство приехало из других частей Палестины и из окружающего арабского мира. По мере роста насилия в 1947-м и в начале 1948 года арабские боевики из других стран вливались в людской водоворот на улицах нижней части Хайфы.

К наиболее влиятельным мусульманским проповедникам города принадлежал шейх Мухаммед Нимр аль-Хатиб, фигурировавший в материалах разведки как Нимр, что по-арабски значит «тигр». Для ясности я тоже буду называть его этим именем. Он опирался на местное отделение «Братьев-мусульман»[4] и был союзником муфтия. В начале 1948 года проповедник активно собирал и вооружал бойцов. Штабом хайфского ополчения временно служил его дом.

С приближением ухода британцев и с ростом напряженности Нимр все активнее проповедовал с кафедры Большой мечети священную войну. Мы знаем об этом по той причине, что кое-кому из верующих, сидевших стройными рядами на ковриках и завороженно внимавших оратору, не полагалось там находиться.

Информационная служба давно требовала, чтобы ее глаза и уши в мечетях следили за речами мулл: это помогло бы понять настроение арабского населения и оценить вероятность вспышки насилия. Но как бы этого ни хотелось хозяевам важных кабинетов, штатные агенты далеко не сразу осмелились разуться и проникнуть в мусульманские молитвенные дома.

Один агент оставил рассказ о своей пятничной молитве в Яффо. Сначала он чувствовал себя уверенно, но отвага улетучилась, когда, впервые простершись, он должен был встать, положить ладони на колени, воздеть руки ладонями вперед. Вокруг него молились семьсот настоящих правоверных. Времена были суровые; если бы что-то пошло не так, ему не было бы спасения. «Когда начался этот этап, — вспоминал он, — я весь затрясся. Мне стоило усилий, чтобы успокоиться и оглядеться. Никто ничего не заметил». Агент ушел невредимым, но его имя упоминается в материалах только мельком; надо полагать, он предназначался для какой-то другой работы.

Среди тех, кто слушал проповеди Нимра, был Гамлиэль. В Бейрут его отправили позже. Нимр был самым настоящим разжигателем смуты, доносил Гамлиэль. «Он достаточно харизматичен, чтобы раз за разом заполнять мечеть, он прирожденный оратор, который не лезет за словом в карман и производит сильное впечатление на слушателей». Гамлиэль, самый известный из четырех разведчиков, с отвращением относился к любому кровопролитию и даже умудрился взять с шефов Отдела обещание, что ему не придется никого убивать. Но даже ему трудно было сидеть спокойно, когда раздавались призывы к истинным верующим нападать на евреев. Иногда его одолевали в мечети темные фантазии: вот бы у него была граната или какое-нибудь еще оружие! Но у него было строгое задание — только слушать.