Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо всего прочего Пикассо по-прежнему мог рассчитывать на своего банкира Макса Пеллекера, который продолжал усердно заботиться о его финансах. В те времена это было неоценимой поддержкой для мастера. А расплачивался он за нее своими произведениями. «Я понимаю, как Вам неприятно вступать в денежные споры и обсуждать оплату непредвиденных расходов, – писал Пеллекер Пикассо 19 августа 1941 года. – Благодарю Вас за то, что подарили мне такую прекрасную работу. Я много лет мечтал о Вашей картине “голубого” периода, и теперь моя мечта сбылась! Я рассчитываю вернуться в Париж 1 сентября. Если бы у Вас нашлось время выбрать для меня еще несколько рисунков или акварелей, я был бы просто счастлив»{724}.
40
Игра с огнем: январь 1942 года – июль 1944 года
Политика фюрера в отношении Франции абсолютно правильная. Мы должны отодвинуть французов на второй план. Если им льстить, это воспринимается превратно. Но когда держишь их в напряжении, они, как правило, успокаиваются{725}.
Йозеф Геббельс
Двадцать второго июня 1941 года Гитлер начал операцию «Барбаросса» и вторгся в Советский Союз. Реакция французских коммунистов не заставила себя долго ждать – они стали присоединяться к движению Сопротивления и совершать диверсионные акты против нацистов. С 1942 года по май 1944 года Франция погрузилась в «смертельный период», сопровождавшийся казнями антифашистов и массовыми депортациями евреев в концентрационные лагеря.
В оккупированном Париже царила репрессивная политика, насаждавшаяся Геббельсом. В то же время некоторые из нацистов считали себя рыцарями на белых конях, мчавшимися на защиту чести французской культуры. Пикассо, ставший со времен событий в Гернике воплощением республиканской Испании, получивший отказ на просьбу о предоставлении гражданства Франции и заклейменный нацистскими оккупантами как художник-вырожденец, оказался в таких обстоятельствах, когда малейшая его ошибка могла привести к катастрофическим последствиям. Слава Пикассо, с одной стороны, защищала его, а с другой – подвергала опасности. «Он прекрасно понимал, что авторитарный режим иногда рубит головы по символическим причинам», – отметила Эмили Бувар, куратор Музея Пикассо в Париже. – Пример смерти Федерико Гарсиа Лорки, казненного франкистским ополчением 19 августа 1936 года, несомненно, остался в памяти маэстро надолго»{726}. Время тонких стратегических игр прошло. Пикассо с головой погрузился в работу.
Но каким образом художнику удалось спастись от оккупантов после того, как он так дерзко выступил против фашизма в картине «Герника» и позже не отрекся от своих взглядов в угоду новым хозяевам жизни? Запершись в студии на улице Гранд-Огюстен, он работал днем и ночью, пытаясь уцелеть в самом центре водоворота. Оккупационные власти запрещали выставлять его работы. Французские фашисты также ненавидели его и считали одним из тех, кто должен был нести ответственность за вырождение нации: «Матисса – на помойку! Пикассо – в психушку!» – твердила коллаборационистская пресса{727}. Шестого июня 1942 года Морис де Вламинк – бывший когда-то флагманом движения фовистов, а теперь ставший сторонником режима Виши[149] – обвинил Пикассо в том, что «начиная с 1900 по 1930 год он вел французскую живопись к бессилию и смерти»{728}. В обычных обстоятельствах подобные нападки были бы «раздавлены массой возмущенных откликов», – отметила искусствовед Лоуренс Бертран Дорлеак, – но во время оккупации встать на защиту художника было крайне опасным. Пикассо олицетворял тысячу и одну грань зла: иммиграцию, беспорядки, богохульство – все то, к чему Франция больше не хотела иметь отношения. Вламинк, зная, что будет поддержан миллионами людей, считавших Пикассо поборником декаданса, нанес ему удар ниже пояса»{729}.
Весной 1942 года выражение «играть с огнем» быстро стало для Пикассо не просто метафорой. Стремясь заручиться поддержкой высокопоставленных лиц, он начал возобновлять старые и заводить новые знакомства. Благодаря его другу Кокто и Арно Брекеру, немецкому скульптору, которому оказывал покровительство сам фюрер, теперь художника отделяли от Гитлера всего пять ступеней власти. С 1926 по 1932 год Брекер жил на Монпарнасе, учился у Майоля[150] и дружил с такими мастерами скульптуры, как Кальдер и Бранкузи. В июне 1940 года он сопровождал Гитлера во время его первого визита в оккупированный Париж. Скульптор также консультировал Геббельса по вопросам культурной пропаганды во Франции. Выставка работ Арно Брекера, которая открылась в парижском музее De l’Orangerie 15 мая 1942 года, стала самым важным нацистским агитационным мероприятием тех лет. Чиновники высокого ранга, художники и общественные деятели собрались на торжественную церемонию открытия, где министр народного образования коллаборационистского правительства Франции Абель Боннар произнес лирическую, подобострастную речь, восхваляя «скульптора героев»{730}. А Жак Бенуа-Мешен, государственный секретарь при Совете министров Виши, ответственный за франко-германские отношения, разразился панегириком в адрес фюрера, назвав его «талантливым руководителем и предводителем», а также «тонким ценителем архитектуры»{731}.
Шестого мая 1942 года, за несколько дней до этой выставки, Кокто по просьбе обратившегося к нему «от имени правительства Франции» Жака Шардона[151] написал хвалебную статью, посвященную скульптору, для первой страницы газеты Comoedia. Заголовок гласил: «СЛАВА БРЕКЕРУ!». В своем дневнике Кокто также признался в восхищении Арно Брекером: «Он шокирует эстетов. Вот почему я люблю его»{732}. И тут же указал, какую пользу приносило знакомство с этим любимцем фюрера: «Я могу позвонить ему по специальной телефонной линии в Берлин, если со мной или Пикассо случится что-то серьезное»{733}. Пикассо и Кокто разошлись после совместной работы с «Русским балетом». Их отчуждение продолжалось на протяжении всего сюрреалистического периода творчества Пикассо – в то время Бретон, Арагон, Элюар и другие литераторы-дадаисты из окружения Пикассо ненавидели Кокто за его правые взгляды. Но когда Париж оказался оккупирован и многие сюрреалисты бежали из