Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

И сразу вслед за этим префект полиции вынес решение: «Г-н Руис Пикассо Пабло (он же Пикассо, художник, владелец замка, а также огромного состояния, размещенного за границей), чьи идеи, по-видимому, были заимствованы из экстремистских доктрин, предоставлял субсидии республиканскому правительству Испании во время Гражданской войны и был назначен куратором испанского музея. Я настоятельно рекомендую отложить рассмотрение его просьбы о натурализации. Префект полиции Парижа Роже Ланжерон».

Как мы видим, французские чиновники в параноидальной шпионской лихорадке использовали международную известность Пикассо для того, чтобы представить его врагом Франции, полностью подчиненным иностранным державам. Да, конечно, его заявление о натурализации поддерживали Ложье и Куттоли. И Пьер Брак из Министерства юстиции был готов подключиться к делу. Но запрос попал в руки бюрократии в один из самых хаотичных периодов в истории страны, когда уже бушевали конфликты между полицейскими департаментами. Десятого мая 1940 года к всеобщему шоку и смятению Гитлер нанес полное поражение Франции, и ее правительство бежало в Бордо. Двадцатого мая маршал Петен, который был послом в Испании в период правления Франко, вернулся в Париж. И к 17 июня для Третьей французской республики все было кончено[146].

Но если Ложье и Куттоли обратились к Пьеру Браку в апреле 1940 года с просьбой посодействовать в предоставлении Пикассо французского гражданства, почему он не помог? Что случилось с заявлением о натурализации, сопровождавшимся, с одной стороны, благосклонной запиской от руководства полиции, а с другой – порочащим отчетом из разведывательной службы? Было ли оно передано Пьеру Браку? И что именно произошло тогда между префектурой полиции и министерством юстиции? Может быть, на ход событий повлияла дикая ксенофобия, царившая в тот период во Франции? Единственный вывод, который можно сделать наверняка, – это то, что в те беспокойные дни во Франции наступил кризис государственного управления. А все эти вопросы еще долго оставались без ответа, пока продолжалось мое расследование.

39

Выживание: 25 августа 1940 года – декабрь 1941 года

Во время всеобщего смятения летом 1940 года стали вновь появляться фашистские подпольные движения. Это было похоже на гигантское возрождение представителей всех поколений вместе взятых, претендовавших на свое место под солнцем{713}.

Даниэль Линденберг[147]

Начиная с 17 июня 1940 года, после своего сокрушительного поражения, оккупированная нацистами Франция погрузилась в период самой яростной за всю историю страны ксенофобии. В унижении, которому была подвергнута французская нация, винили не кого иного, как тех самых «метеков». По мнению антисемитски настроенных представителей общественности, таких как демограф Жорж Моко или политики Франсуа де Ла Рок и Ксавье Валла, именно эмигранты, и особенно еврейского происхождения, разрушили Францию. Камиль Моклер в книге «Метеки против французского искусства» (Les Métèques Against French Art) осуждал «толпу обитателей Монпарнаса, охваченных культом алкоголя и кокаина», а современное искусство называл международным заговором, организованным «корыстными еврейскими арт-дилерами» в противовес «этническим устремлениям» Франции{714}.

Двадцать второго июля 1940 года{715} новый министр юстиции в правительстве маршала Петена Рафаэль Алибер создал комитет по пересмотру процедуры предоставления французского гражданства, что поставило под угрозу весь процесс натурализации, существовавший с 1927 года. Цель таких реорганизаций была очевидна – наказать «иностранцев внутри страны», которые, по словам публициста и политического деятеля Шарля Морраса, приводили в упадок Францию в течение предыдущих сорока лет{716}. Что касается Пикассо, то до 3 апреля 1940 года не было ни малейшего намека на то, что он подаст заявление о натурализации.

Двадцать пятого августа 1940 года художник уехал из Руайана в оккупированный нацистами Париж, где уже с 14 июня на Триумфальной арке висела свастика. Он еще несколько лет метался между улицами Ла Боэти и Гранд-Огюстен, как делал это с 1937 года, а в 1942 году решил окончательно поселиться на улице Гранд-Огюстен. Там наступил первый и единственный по-настоящему затворнический период в жизни Пикассо. Такое решение он принял вскоре после того, как 22 июня 1941 года Гитлер вторгся на территорию Советского Союза, тем самым развязав «тотальную войну». С этого момента Пикассо пришлось столкнуться с новым видом ксенофобии – уже не избирательной, а открытой и широко распространенной, спонсируемой государством. Как отмечал писатель Эрнст Юнгер, это был культ «новой расы, переполненной жестокостью». С тех пор как 19 июля 1937 года в Мюнхене под эгидой Йозефа Геббельса открылась выставка «Дегенеративное искусство», нацистский режим считал Пикассо позором общества. Немецкий художник Адольф Циглер, президент Академии изобразительного искусства Рейха, заклеймил шестьсот произведений авангарда, представленных в той экспозиции, назвав их «чудовищными образцами безумия, наглости и вырождения, которые вызывают у всех отвращение»{717}.

Франко-германское соперничество разгорелось с новой силой, и теперь полем битвы стал мир искусства. Для Франции пришло время заплатить за то высокомерие, с которым она относилась к Германии в вопросах творчества и просвещения. Немцы жаждали мести и начали «масштабную операцию по разграблению произведений искусства Франции в полном соответствии с законом джунглей»{718}. Это был для них способ завершить в свою пользу старую европейскую культурную войну, которую в прошлом слишком часто выигрывал Париж{719}.

«Мы собираемся возместить свой ущерб и забрать у французов то, что они крали у нас веками», – ликовал Геббельс{720}. Уполномоченному фюрера, одному из наиболее влиятельных политиков нацистской Германии Альфреду Розенбергу было поручено организовать вывоз художественных ценностей из Франции. Захват начался 30 июня 1940 года: с помощью французской полиции из запасников галерей крупных арт-дилеров были изъяты и перевезены в немецкое посольство почти восемьдесят частных коллекций.

В период с марта 1941 по июнь 1944 года в общей сложности «203 собрания произведений искусства, состоявшие из 21 903 предметов, включая 11 000 картин, большинство из которых принадлежали коллекционерам еврейской национальности, были доставлены из Франции в Третий рейх»{721}. А некоторые работы, в частности «художников-вырожденцев», были физически уничтожены. По словам Розы Валлан[148], которая работала куратором в музее Же-де-Пом и была единственным свидетелем этого акта вандализма, 27 мая 1943 года нацисты безжалостно расправились с помеченными печатью «дегенеративное искусство» картинами Пикассо, Массона, Пикабиа, Валадон, Леже и многих других»{722}. Их изрезали ножами и на грузовиках отвезли к разведенному в центре Парижа костру. В общей сложности было сожжено около шестисот работ.

Но как ни странно, эта политика изъятия, а иногда и уничтожения произведений французского искусства не нашла единодушной поддержки в рядах нацистов. Против Геббельса и Розенберга в этом вопросе выступили дипломат