Призрак былой любви - Джудит Леннокс

Через несколько недель он купил автомастерскую с вывеской «Fermé»: во время войны он много узнал о машинах. К зданию автомастерской примыкал дом — строение из светлого камня, благодаря которому в помещениях было прохладно в жаркое время суток. Крыша частично обвалилась; Макс нарубил древесины, заменил сломанные стропила и заново настелил шифер. Поскольку в доме не было ни электричества, ни водопровода, вечером он зажигал масляные лампы, а воду черпал из колодца. Он отремонтировал старый ржавый бензонасос, на рынках и распродажах приобрел подержанные инструменты. Женщина из булочной, где он утром покупал свежий хлеб, примерно с начала нового года стала приветствовать его по имени. В полдень он обедал в маленьком кафе, в баре на углу площади пил красное вино или водку из выжимок винограда. Если раньше он курил «Плейерс», то теперь пристрастился к сигаретам «Голуас». С местными жителями он был учтив и приветлив — неизменно здоровался с женщинами в черных платках, что сидели на солнышке, и с сельскохозяйственными рабочими, которых встречал в баре. Но держался особняком: не хотел ни к кому привязаться, ибо это грозило душевной встряской, в чем он не раз убеждался. Вечерами он любил сидеть на улице, наблюдая закат, потягивая местное терпкое красное вино, играя сам с собой в шахматы. Однажды проходивший мимо кюре признался ему, что тоже любит шахматы, и Макс был вынужден предложить ему сыграть партию. После кюре часто заглядывал к нему. Шахматистом он был хорошим и болтливостью не отличался.

Макс знал, что он был плохим отцом Мелиссе и Джошу и что без него им лучше. Пока они были маленькими, он часто пропадал за границей, потом, во время войны, они снова жили врозь. Как и его собственный отец, стремясь вырастить из своих детей достойных людей, он был с ними суров и холоден. Макс подозревал, что дети боялись его в той же мере, что и любили, и его отсутствие вызывало у них лишь чувство облегчения, а не печаль.

Зачастую ему было одиноко, его разъедал гнев, но тяжелый физический труд настолько выматывал его, что на размышления не оставалось сил. Южное солнце прогревало его до костей, снимало напряжение мышц, стирало со лба морщины тревоги и беспокойства.

Дом полковника Реншоу, Пуна, стоял на краю оксфордширской деревни Вудкотт-Сент-Мартин. Построенный на рубеже веков, он представлял собой огромное безобразное здание из красного кирпича с лепниной на фасаде, грандиозными эркерами, слуховыми окнами и балконами. В доме было три этажа. Тильда со своей семьей занимала верхний этаж, полковник и его коллекции — два нижних. Большой сад возделывался исключительно с целью выращивания фруктов и овощей и обеспечения топливом громадной норовистой печи, что шипела и фыркала на кухне. Полковник Реншоу, получивший ранение в Первую мировую войну, остаток своей жизни посвятил тому, чтобы быть экономически независимым человеком.

— Отрава, — говорил полковник, тыкая тростью в кочан капусты — он показывал Тильде свой сад. — Купишь овощи в магазине, и окажется, что они напичканы отравой. Вырастишь сам — так хоть будешь знать, что ешь.

Хозяйство у полковника было большое: помимо сада — свиньи, козы, несметное количество кур и уток. Он и овец бы держал, предположила Тильда, сам бы ткал материю на одежду, не будь его руки скрючены от артрита. Артрит и больные легкие — в битве на Сомме он надышался горчичным газом — вынудили полковника в возрасте шестидесяти семи лет нанять домработницу.

Тильда упомянула их общего знакомого, Кита де Пейвли.

— С этим юношей я познакомился, когда он учился в Оксфорде, — сообщил полковник. Они шли по периметру сада, и он ударами трости пригибал крапиву. — Нас свел общий интерес — археология. Умный парень. Раз или два мы вместе ездили на раскопки.

Официально обязанности Тильды заключались в том, чтобы готовить еду, убирать в доме и стирать одежду и белье полковника. На самом деле в те дни, когда у полковника обострялся артрит, она также писала за него многочисленные письма-жалобы, которыми он досаждал приходскому совету, требуя отстрела голубей, отравлявших ему жизнь. Тильда трудилась не покладая рук, но не роптала, ибо напряженный физический труд отвлекал ее от безрадостных мыслей. Поднимаясь в шесть утра, растапливая печь дровами и сухим торфом, который, по утверждению полковника, был отличным топливом, она думала лишь о том, как бы не обморозить пальцы, так что ей некогда было горевать о последних ужасных месяцах своего супружества. В середине зимы ей часто приходилось ломать голову над тем, как разнообразить их меню из пастернака, картофеля и капусты, и это отвлекало ее, хотя бы временно, от тревоги за детей. Натирая полы пчелиным воском, извлеченным из ульев полковника, она настолько выматывалась, что про Дару уже и не вспоминала и не пыталась решить загадку его исчезновения.

Их жилище на верхнем этаже было достаточно просторным, так что наряду с мебелью, предоставленной им полковником, они спокойно разместили там и ту, что привезли с собой. В их распоряжении были четыре спальни: Мелисса с Кейтлин занимали самую большую из них, Джош с Эриком — комнату с мансардным окном, Рози и Ханна, приезжая на каникулы, останавливались в самой дальней спальне, а сама Тильда спала в маленькой комнатке с эркером. Также в их распоряжении находились маленькая кухня, большая гостиная и ванная комната с раковиной, ванной и унитазом — ржавыми, гремящими и таких необъятных размеров, будто они предназначались для великанов. В сравнении с Длинным домом, где комнаты с низкими потолками больше походили на клетушки, Пуна была настоящим дворцом.

Вудкотт-Сент-Мартин некогда был такой же маленькой деревней, как и Саутэм, но с тех пор, как там вырос целый район с муниципальными домами и появился ряд одноэтажных коттеджей из красного кирпича, он расширился втрое. Граница между районом муниципального жилья и коттеджами, часто думала Тильда, имела символическое значение: отделяла бедных от богатых. Те, кто жил в муниципальных домах, посещали рабочий клуб; обитатели коттеджей и старинных особняков, расположенных в зеленой зоне, были членами теннисного клуба или Драматического общества. Каждые полчаса из городка отходил автобус на Оксфорд, на котором Мелисса и Кейтлин ездили в школу. Джош продолжал учиться в школе-интернате, где ему надлежало пробыть до сдачи общего вступительного экзамена.[56]

Чеки, что Макс ежемесячно высылал на содержание детей, приходили без писем с добрыми пожеланиями, и это каждый раз причиняло Тильде боль, будто она сдирала тонкую корку с едва зарубцевавшейся раны, нанесенной его уходом. Порой, когда она чистила картофель или гладила теплые кальсоны полковника, ее скорбь сменялась гневом. Она злилась на Макса за то, что он бросил своих детей. За то, что он столь суров и необъективен. За то, что идеализировал ее.

Кейтлин ненавидела дом полковника Реншоу. В Саутэме, до того, как они переехали, она каждый день ходила в Холл: боялась, что отец вернется и не найдет ее дома. Но потом на воротах Холла появилась вывеска «Продается», и в один прекрасный день туда въехали чужие люди. В оранжерее зацвела алая пеларгония, что ее мама непременно сочла бы пошлостью, и однажды Кейтлин, убедившись, что за ней никто не наблюдает, швырнула на крышу камень. Звон разбитого стекла доставил ей удовольствие.