Искусство умирать - Сергей Герасимов

С ним не было никакого оружия. Одна из танкеток попробовала подползти.

Орвелл видел это из-за укрытия. Танкетка шла вверх и не могла опустить свои стволы достаточно низко, чтобы выстрелись в землю. Здесь поверхность холма была выпуклой.

Для выстрела нужно было подойти вплотную. Танкетка шла очень медленно, опасаясь, а остальные все еще стояли.

Орвелл подождал, пока аппарат подойдет достаточно близко, и, едва справляясь с тошнотой и головокружением, но все же собравшись, выскочил из воронки и бросился в сторону от гусениц. Танкетка имела только два передних ствола и два боковых пулемета, и еще один задний пулемет. Задний покывал сектор градусов в сорок пять, передние брали сектора чуть шире, но все равно по бокам оставались слепые зоны, куда можно было спрятаться. Для того чтобы расстрелять человека, который зашел сбоку, танкетке нужно было всего лишь развернуться. Она стала разворачиваться, но Орвелл запрыгнул на боковую гусеницу. Коме двух боковых, танкетка имела еще одну переднюю. Это делало ее похожей на детский велосипед.

Аппарат крутнулся на месте, но не смог сбросить седока. Орвелл прочно держался за поручи, прижимаясь головой к теплому металлу.

Машина остановилась.

– Прошу вас сойти на грунт, – прозвучал голос, – я не приспособлен для такой езды.

– Сейчас я буду тебя вскрывать, – ответил Орвелл.

Танкетка выстрелила сразу из двух передних стволов, чтобы напугать своего седока, но Орвелл прекрасно знал ее устройство.

– Стоять! – приказал он.

Он знал, что на перезарядку передней пушки у танкетки уходило не меньше минуты.

– Открыть люк! Иначе сейчас я забью твою пушку и тебя разорвет при выстреле.

Танкетка остановилась. Еще две или три двинулись издалека, из круга оцепления. Нужно действовать быстрее.

– Я тебе не верю, – сказал аппарат – тебе нечем забить мою пушку и она слишком горячая, чтобы ты мог до нее дотронуться.

Машина крутнулась очень быстро и Орвелл соскользнул. Оттолкнулвшись от гусеницы, чтобы не попасть под нее, он покатился и снова оказался у края ямы.

Он сполз в яму и стал ждать. Ждать оставалось несколько секунд, но секунды растягивались.

Машина подошла и направила пулеметы на него.

– Чего ты ждешь? – спросил Орвелл.

– Я жду своих друзей. Я не хочу убивать тебя так, чтобы не увидели они. Я хочу лишить их такого прекрасного зрелища.

Орвелл ждал.

– Почему же они не идут? – сказал он примерно после минуты ожидания.

Танкетка развернулась и исчезла.

Орвелл поднял голову из песчаной ямы. Все аппараты поспешно уходили. Вот взорвался передний, вот взорвались сразу три, шедшие за ним, потом еще два.

Он взглянул и увидел и увидел, как медленно, будто коршун, снижается Зонтик. Этот конец был ничем не лучше. И тут он увидел номер Зонтика и потерял сознание.

Он очнулся. Первый Зонтик стоял невдалеке. Его дверь была призывно открыта, за дверью зовущая чернота, в которой угадывается ряд кресел – Орвелл встал на ноги и, все еще чувствуя тошноту и звон в ушах, …

– Здравствуй, – сказал он. – Зачем ты это сделал?

– Ведь мы дузья, – ответил Коре.

Его голос почти не изменился, лишь стал мелодичнее – голоса машин всегда красивы.

– Не знаю, – сказал Овелл, – я никогда не думал об этом. Я никогда не знал, что мы с тобой друзья. Я даже никогда не считал нужным иметь друга. Я думал, что можно прожить…

– И все же ты его имел, – ответил Коре. Если бы не наша с тобой дружба, я бы никогда не вмешался в спор людей.

– Ты до такой степени перестал быть человеком?

– Да, ты даже не можешь представить себе до какой степени. Это невозможно представить – я даже не знаю, радоваться мне или скрипеть зубами. Вот только зубов у меня нет и мотор вместо сердца, он никогда не повысит обороты от радости. Иногда я жалею о своей прошлой жизни. Не знаю о чем в той жизни можно было жалеть. Ведь когда я был человеком, я был готов умереть, убить сам себя, погибнуть в каком-нибудь бессмысленном бою, не заметив его бессмысленности – меня это нисколько не волновало. Но теперь, когда я потерял себя, теперь, особенно ночами, ведь ночами я не сплю, теперь я часто вспоминаю странные подобности моей жизни и только сейчас они мне кажутся странными. Этих подробностей так много – знаешь, ведь у Зонтика очень хорошая память, то есть, он поправился, – у меня очень хорошая память. И я помню слишком многое из своей жизни, эта память давит на меня. Я вспоминаю слишком много людей, рядом с котрыми я был, мимо которых я прошел, доставил им удовольствие или боль, гораздо чаще боль, чем удовольствие. Я вспоминаю женщин, которым я мог бы подарить что-то очень большое, я чувствую, что это могло быть, но всего этого не произошло. Я прожил на Земле человеком сорок два года, и за это время я не сделал счастливым по-настоящему никого. Я не знаю, почему я жалею о своей прошлой жизни, но…

– А как тебе сейчас? – спросил Орвелл.

– Сейчас – это совсем другое. Сейчас я чувствую совсем иначе, ведь у вас, людей, всего лишь пять или около того, органов чувств. У меня же чувств гораздо больше и гораздо больше возможностей. Нет, этого никогда не обьяснить вам, как не обьяснить слепому и глухому что такое свет и звук. Он может монять это на логическом уовне, но не почувствовать. Люди смогли создать слишком хорошую машину, слишком хорошую. Но я все же жалею о прошедшем времени, странно, ведь машина рациональна, а нерациональность свойственна лишь человеческому уму.

– Лишь слабому уму, – сказал Орвелл.

– Я бы не говоил так категорично.

– Значит, ты не совсем перестал быть человеком, – сказал Орвелл.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил Коре, – тебе еще нужна помощь? У тебя еще остались враги в лагере.

– В лагере, я не знаю, пожалуй, нет, – ответил Орвелл, – но дело ведь не в лагере, дело в них. – Он кивнул в сторону космодрома.

– Напрасно ты думаешь, что в лагере все в порядке. Я знаю своих людей.

– Там не только твои люди.

– Я знаю людей, которые попадают в боевые группы – это люди, которые умеют только убивать и делают это с удовольствием. Ты еще не понял, почему ты сейчас здесь, а не там?

– Я кому-то не угодил.

– Ты не угодил только Рустику. Но помни об остальных. Они запрограммированны на бой и только на бой. Если нет противника они его находят.

Если противника нельзя найти, они делают противника из друга.

– Почему?

– Потому что в них только боевые программы, я ведь уже сказал.

– Я сейчас могу помнить только об оставшихся кораблях. Я остановлю их.