Достопочтенный Школяр - Джон Ле Карре

Дорис посмотрела на отца, открыла рот, чтобы сказать что-то, но передумала.

– Им нравилось гладить ее волосы, они часто это делали, – сказал старик немного удивленно. – Они любили гладить твою мать по голове и звонить в колокольчик старой Дейзи, вот что они любили. Они раньше никогда не видели светлых волос. Дорис, а как насчет свеженького со? Мой уже совсем остыл, и у них наверняка тоже. «Со» – это так в Шанхае называют чай, – пояснил он. – В Кантоне его называют «ча». Мы используем некоторые словечки с того самого времени, уж сам не знаю почему.

Дорис почти выбежала из комнаты, издавая при этом какое-то раздраженное шипение, а Конни использовала паузу, чтобы задать вопрос.

– Видите ли, мистер Хибберт, в наших бумагах ни словом не упоминается о брате, – сказала она с легкой укоризной в голосе. – Вы говорили, что он был моложе. На два года? Или на три?

– Не упоминается о Нельсоне? – Старик был потрясен. – Ну как же, он так его любил! Это же была вся его жизнь – Нельсон! Ради него он был готов на все. Как же это может быть, что не упоминается о Нельсоне, – а, Дорис?

Но Дорис готовила «со» в кухне.

Сверившись со своими записями, Конни строго улыбнулась.

– Боюсь, это наша вина, мистер Хибберт: я вижу, что в канцелярии губернатора оставили пропуск в строчке для перечисления братьев и сестер. Уж я прослежу, чтобы в ближайшие же дни в Гонконге кое-кому стало очень стыдно. Вы, конечно, вряд ли помните дату рождения Нельсона? Просто чтобы не терять времени на все эти запросы?

– Ну конечно же нет. Дейзи Фонг наверняка вспомнила бы, но ее уже давным-давно нет на свете. Она для каждого из них придумывала день рождения, даже когда они сами не знали его.

Ди Салис потянул себя за мочку уха, от чего его голова немного склонилась.

– А может быть, вы могли бы вспомнить их китайские имена? – неожиданно выпалил он своим тонким голосом, – Они могли бы оказаться полезными, если придется что-то уточнять.

Мистер Хибберт покачал головой.

– Ну надо же! Никакого упоминания о Нельсоне! Как же это может быть? Да нельзя даже подумать о Дрейке, не представив тотчас же маленького Нельсона рядом с ним. Они всегда были вместе, как нитка с иголкой, – так мы про них говорили. Это естественно, они же сироты.

Они услышали, как в прихожей зазвонил телефон, и, к своему удивлению, которое они, разумеется, ничем не выказали, оба – и Конни, и ди Салис – явственно различили «О, черт!», сорвавшееся с губ Дорис, бросившейся из кухни снять трубку. На фоне усиливающегося свиста закипающего чайника до них долетали обрывки сердитых фраз: «Ладно, ну так почему же нет? Ну если дело в этих чертовых тормозах, зачем было говорить, что это сцепление? Нет, мы не хотим новую машину. Мы хотим, чтобы вы починили старую, ради всего святого». С громким «Господи!» она положила трубку и вернулась в кухню, где чайник свистел уже так, словно вот-вот взорвется.

– Вы не помните их китайские имена, до того как вы дали им новые? – ласково улыбаясь старику, вернулась Конни к прерванному разговору, но он только покачал головой.

– Это надо было бы спросить у старушки Дейзи, – ответил он, – а она уже давным-давно в раю, благослови, Господи, ее душу.

Ди Салис собирался было усомниться в том, что старик действительно не знает имен, но Конни взглядом заставила его замолчать, «Пусть рассказывает дальше, – непререкаемо говорил ее взгляд. – Стоит только нажать на него – и мы проиграем по всем статьям».

Старик сидел во вращающемся кресле, и, сам того не сознавая, он понемногу поворачивался по часовой стрелке, и теперь сидел лицом к морю и обращал свою речь к нему.

– Они были совсем непохожи друг на друга – как лед и пламя, – сказал мистер Хибберт. – Я никогда не видел двух братьев, которые были бы столь непохожи – и в то же время так преданы друг другу, и это несомненный факт.

– Непохожи в чем? – спросила Конни, направляя разговор в нужное русло.

– Ну, хотя бы вот это: маленький Нельсон боялся тараканов. А у нас, естественно, не было тех удобств, к которым сейчас все привыкли. Ну вот, они должны были ходить в уборную в отдельный маленький сарайчик, а там тучами летали эти самые тараканы – так и свистели вокруг, как пули, – просто ужас! Нельсон даже подходить к сарайчику боялся, ни за что не соглашался туда идти. Рука у него заживала неплохо, и ел он за пятерых, но он терпел несколько дней подряд, только бы не идти в сарайчик. Твоя мама пообещала ему луну с неба достать, если он туда сходит. Дейзи Фонг задала ему хорошую трепку – я и сейчас помню, какие у него тогда были глаза: он иногда умел так посмотреть, сжав кулачок на здоровой руке, что казалось, вот-вот превратит вас в камень, – этот Нельсон от рождения был бунтарем. И вот однажды, смотрим из окошка и видим: Дрейк, обнимая Нельсона за плечи, ведет его по дорожке к сарайчику и сам идет с ним, чтобы составить ему компанию, пока тот будет делать свои дела. Вы не замечали, что у детей, живших на воде, походка совсем другая? – вдруг спросил он с интересом, как будто только что увидел этих детей. – У них ноги колесом, потому что на лодке всегда места не хватает.

Дверь медленно открылась, и вошла Дорис с подносом с только что заваренным чаем и поставила его на стол с легким позвякиванием.

– И с пением было то же самое, – сказал мистер Хиббери и снова замолчал, глядя на море.

– Когда они пели религиозные гимны? – Конни с готовностью задала наводящий вопрос, бросив взгляд на полированное пианино с пустыми подсвечниками.

– Дрейк был готов что угодно петь громким голосом, как только твоя мать садилась за пианино. Рождественские гимны, например. «Там есть зеленый холм». Он за твою мать готов был кому угодно глотку перегрызть, этот Дрейк. А маленький Нельсон – нет. Я никогда не слышал, чтобы он хоть одну ноту взял.

– Зато ты потом его очень хорошо услышал, – резко напомнила Дорис, но старик предпочел ее не услышать.

– Его можно было лишить обеда или ужина, но он ни за что не соглашался прочесть молитву. У него с самого начала были сложные взаимоотношения с Богом. – Он вдруг рассмеялся молодым задорным смехом. – Знаете, я всегда говорил, что именно из таких людей потом получаются настоящие верующие. Другие просто ведут себя вежливо. Никто по-настоящему не обращается в веру, не преодолев этого внутреннего конфликта с Богом.

– Этот проклятый гараж, – проговорила Дорис, все еще пылая негодованием после телефонного разговора, начиная резать кекс с тмином.

– Как же мы забыли? Как там ваш шофер? – воскликнул мистер Хибберт. – Давайте Дорис отнесет ему чаю? Он же, наверное, замерз там до полусмерти! Или давайте позовем его сюда! Ну же! – Но прежде чем Конни или ди Салис успели ответить, мистер Хибберт уже заговорил о своей войне. Не о той, какой она была для Дрейка, и не о той, какой была для Нельсона, а о своей собственной, как она вспоминалась ему сейчас: отдельные, не связанные между собой картины. – Забавно, но очень многие думали, что японцы – это именно то, что нужно. Что они покажут этим зарвавшимся китайским националистам их место. Конечно, не говоря уж о коммунистах. О, поверьте, прошло немало времени, пока пелена не спала у них с глаз. Даже после того, как начались бомбардировки. Закрылись европейские магазины, тайпаны отправили в безопасные места свои семьи, Загородный клуб превратили в госпиталь. И все равно еще оставались люди, которые говорили: «Нет причин для беспокойства.» А потом вдруг однажды – бабах! – они закрыли все миссии – правда, Дорис? Это доконало твою мать. Она умерла. Она была не очень вынослива, особенно после туберкулеза. А вот братья Ко выдержали испытания лучше многих, благодаря тому, что приобрели.