Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

16 июля. Ранним утром дождь. Полковничишко Арнольд после двухмесячной эвакуации возвратился к своей прежней должности «начальника санитарн[ого] отдела» благодаря протекции какой-то великой княгини. В этой капле воды отражается весь мир всероссийской вакханалии по части казенного управления и непотребства правящих сфер… Радко-Дмитриев, пересаженный на русскую почву, обратился в обычного говнюка — «ассимилировался». […]

17 июля. День 2-й годовщины текущей войны. Время летит с головокружительной быстротой.

Наши военачальники в произведении кровавой операции

3–9 июля классически накуролесили; виновников много, но кто из них наибольший — Господь им судья; ч[то]б[ы] разобраться в этом, здесь требовалась бы своего рода «сенаторская ревизия»! В общем, большой конфуз для русского оружия. Главный виновник — чуть ли не Радко-Дмитриев, с самого начала обнаруживший вредную для дела суетливость и нервность; одного командования «на нож» оказалось недостаточно, нужно было и побольше в голове иметь кое-чего!

В большом смущении корпусное начальство: кого представлять за бои к наградам? Относительно медицинского персонала — сомнения нет, а ют относительно командного состава? Порешили представлять лишь маленьких чинов, слепо творивших волю пославшего. […]

18 июля. Погода прекрасная, но чувствуется уже прохлада приближающейся осени.

Все чаще и чаще приходится слышать старую печальную мелодию — «Снарядов мало!» […]

Снаряжал сегодня целую ватагу сестер и женщин-врачей Земского союза в экскурсию по противохолерной прививке в 12-ю и 13-ю дивизии. У приемника-госпиталя все вместе снялись на фотографии. […]

19 июля. Утренники и вечера становятся холодными. День ведренный. На нашем фронте тихо. Завтра корпус мой переходит на прежние позиции. Радко-Дмитриев, как блоха, прыгает, ища места нанести неодолимому врагу чувствительный удар. Но увы! Не двигаются вперед наши дела и на фронте Эверта. Немногим лучше и на фронте Брусилова. Союзники наши на Западном фронте по вершку продвигаются вперед. […]

Приехал из Петрограда один из офицеров штаба; больше тех новостей, что в нем теперь наблюдается масса разводов, ничего не нашел сообщить. Приехавший же оттуда Грессер сообщил, что там готовятся к нашему отступлению до Пскова, к смене Куропаткина, уход же Сазонова[744] объясняют его разладом с камарильей, не желающей дать полякам определенные категорические гарантии их автономии, равно и честно урегулировать правовое положение населяющих Россию национальностей. […]

23 июля. […] Ночью приехал Сережа. Душа взбудоражена отжившими было картинами… […]

25 июля. Посмеивались мои генералы сегодня по поводу происшедшего в позапрошлую ночь в Мещовском полку[745] (121-й дивизии): немцы врасплох напали на заснувших в окопах наших чудо-богатырей — убили 4 прапорщиков, около 13 нижних чинов и до 70–80 ранили. Благодаря дружеским отношениям Радко-Дмитриева к своему сородичу-болгарину Бендереву событие это было превращено в особый подвиг доблести для полка; штаб дивизии лишь на другой день около обеда узнал о происшедшем; пущен был в ход наисовершеннейше действующий у нас аппарат передергивания крат, ч[то]б[ы] черное изобразить белым!! Страшно становится за нашу охрану. Николай Чудотворец нас спасает. Наступление наше на Туккум[746] отложено еще на 2 дня…

26 июля. Прибыл временно испол[няющий] должность главнокомандующего Гурко[747] (вместо Куропаткина, получившего какое-то другое назначение). Завтра у Радко-Дмитриева — военный совет. Готовится нами десант — посмотрим, что из сего выйдет. Ничего доброго не ожидаем.

27 июля. Сожалеют, что вместо Куропаткина не убрали лукавого и хитрого болгарина Радко-Дмитриева[748]. Вот уже несколько дней продолжается зловещая до жути тишина в батальном отношении.

28 июля. […] Туркестанский округ ставится на военное положение; командующим войсками туда назначен Куропаткин. Объезжал позиции Гурко — читал лекции по полевой хирургии!! […]

29 июля. […] Утром заезжал ко мне Шингарев с уполномочен[ным] Земского союза; условились завтра ехать на позиции.

1 августа. Прекрасная погода. Раздраженно-недовольное отношение командного состава к назначению врем[енным] главнокомандующим] Гурко, как выскочки и никакими особенными подвигами себя еще не заявившего. Тяжкие несправедливости штаба армии в отношении наград. Гневное настроение по этому поводу прокурора 6-го Сиб[ирского] корпуса… Пакостное поведение командира этого корпуса по отношению к корпусн[ому] врачу его Александрову, к[ото]рого самодурски-хамски совсем изгнали из армии… Как невольный стон души послышалось сегодня за столом восклицание молодого офицера: «Слава Богу, хоть здесь-то[749] была проявлена правда!» […]

2 августа. Чудная погода. После обеда поехали с Сергеем ознакомиться с боевой обстановкой на Кеккан. Как мы с ним попали «в грязную историю» — под шрапнельный огонь… […]

3 августа. Главн[окомандующ] им Северн[ого] фронта назначен Рузский. […]

О том, как мой предшественник д-р Никитин очковтирательства ради повелевал врачам из тифов делать инфлюэнцию, а из цинги — ревматизмы и малокровие… […]

5 августа. С вечера — усиленная канонада на фронте 121-й дивизии; предполагают, что немцы перешли в наступление ради охоты за нашими черепами.

6 августа. Вчера, оказывается, было сделано немцами наступление в составе одного взвода 24-го резервн [ого] полка на 481-й Мещовский полк. Раненых и контуженных до 300 человек. Съездил с Сергеем на главные перевязочные пункты. […]

9 августа. Погожий хороший денек. Проводил Сережу. […]

11 августа. Ведренная погода. Не стыдно мне признаться в малодушии, что я сегодня в большом огорчении: представление меня в тайные советники заменено сидящими в штабе армии мизантропами представлением к мечам к имеющемуся у меня ордену [Св.] Анны 1-й степени. Большая несправедливость! Стараюсь всячески настроиться на сей предмет философски. […]

13 августа. Погода прелестная. Секретный приказ по корпусу от 12 августа за № 109: имеются сведения о стягивании на наш фронт немецких резервов, замечается особенное усиление противника на туккумском направлении. Директива — сбить противника и отбросить его от западного берега Двины; «12-й и 5-й армиям перейти в решительное наступление». Западнее нашего корпуса — 43-й, а восточнее — 37-й. Начало действий в семь утра 14-го числа; при неблагоприятной погоде ожидать отмены операций. Нашему корпусу задача — рядом успешных поисков на всем фронте и короткими ударами на олайском и катерингофском направлениях приковать и привлечь на себя силы противника и этим облегчить исполнение задачи правофланговым корпусом; в частности, частям нашего корпуса — правому (12-я дивизия и 483-й полк[750] с артиллерией) участку и среднему (13-я дивизия и 6-й латышский батальон с артилл[ери]ей) начать действие в ночь под 14-е нанесением «коротких ударов», левому же участку (481-й и 484-й полки[751] с артил[лери]ей) — приковать внимание противника в берземюндовском районе. Корпусной резерв: 482-й полк и 1-й латышский батальон — на занимаемых местах (район Рудзе — Скуйнек[752]). Приказом «командарма» требуется от всех частей армии «от генерала до рядового самая энергичная работа и беззаветная решительность довести дело до конца, помня, что против нас стоит численно слабый противник, к[ото]рого мы должны раздавить прежде, чем он усилится» (sic!); предписывается не отходить перед огнем неприятеля, «начальствующим лицам до командиров бригад включительно вести лично свои части в атаку…», «залогом успеха должен служить не столько расчет на всемогущество техники, сколько непоколебимая решимость довести раз начатое дело до конца, мы должны действовать теми техническими средствами, к[ото]рые имеем… причем ограниченность их должна быть восполняема искусством и вдумчивым их использованием» (sic!). Следуют инструкции, как надо экономизировать снаряды!.. В снарядах же у нас большой недостаток, для тяжелых орудий — почти совсем их нет, имеется одна лишь шрапнель, годная только для полевых действий; все отобрано — на южный фронт… Тот же, как и в прошлом году, получается тришкин кафтан!.. Начальник штаба и инспектор артиллерии в большом недоумении, что решено наступать на авось. Кошмарно-трагическая перспектива! В приказе «командарма» видна лишь одна бюрократическая отписка, ничего разумного, ничего воодушевляюще-зажигательного…