С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

Йозеф вспомнил упертого молодого человека, чья непреклонность проявлялась в том, чтобы не соответствовать всем родительским ожиданиям. И математика была подходящим наказанием для его творчески предвзятой семьи. И хотя в юности он неохотно играл, чтобы угодить отцу, и только с женой он впервые ощутил радость от музыки, увидел, какое она доставляет удовольствие. Но сейчас все было иначе, так как, и хотя он играл в память о мефрау Эпштейн, он также играл и для себя. Счастье, которое он чувствовал глубоко внутри за многочисленные подарки вызвали у него слезы, и он вложил эту благодарность в свою музыку.

После концерта он убрал свои бумаги, в том числе и смятые пожелтевшие листы мефрау Эпштейн. Он мог бы переписать их от руки на чистую бумагу, но, учитывая, что от наследия мефрау Эпштейн осталось немного, это казалось ему недостойным.

Он торопливо ушел со сцены, задержавшись, чтобы пожать несколько рук, прежде, чем исчезнуть в боковой двери. Он все еще чувствовал себя неуютно в больших группах, особенно после того, как провел последние два года в деревне, в изоляции, с родственниками Сары, в заботе об Ингрид.

Торопливо пробираясь сквозь возбужденную толпу зрителей, он шел к выходу, но на пути к основному проходу его сердце потянуло к знакомому коридору, и он оказался перед своей старой аудиторией. Там было пусто и тихо. Когда он распахнул дверь, его встретил привычный скрип дерева и запах меловой крошки.

Оглядев комнату, он просиял:

– Здравствуй, старина, – громко проговорил он.

Ничего, кроме старых, мерно тикающих часов, не ответило на его приветствие.

Подойдя к темным окнам, он выглянул в ночь. Сколько раз он здесь стоял, глядя на мир, частью которого едва являлся?

Внезапно за его спиной скрипнула дверь, и кто-то включил свет. Это была Ханна. Она выглядела так, будто бежала, ее щеки раскраснелись, а дыхание сбилось.

– Мне кажется, я скучала по вам, – прохрипела она. Затем улыбнувшись добавила: – Здравствуйте, профессор.

Йозеф ахнул. Она была такой же красивой, какой он ее помнил. За два с половиной года, с тех пор, как он видел ее в последний раз, не проходило и дня, чтобы он не представлял ее, не думал о ней и не задавался вопросом, что могло быть между ними. В тот вечер, приехав в университет, первым делом он подошел к ее столу, только чтобы его поприветствовал кто-то другой. Молодая женщина, Изабель, которую Ханна обучала много лет назад, коротко сообщила ему, что Ханна больше не работает. Мучительное сожаление, что он не написал и не вернулся раньше, охватило его. Но теперь она была здесь.

Когда она приблизилась к нему, трепет от того, что он просто находится с ней в одной комнате, пробежал электрическим зарядом по его телу, сжимая горло, заставляя его сердце колотиться, лишая дара речи. Наконец ему удалось прошептать:

– Мне сказали, что вы уволились.

Она улыбнулась, переводя дыхание:

– Да. Это так. Я пришла только на концерт.

Осознав, что онемел, он только и смог выдавить:

– Ах.

Когда она подошла к окну, к нему, он оробел и растерялся. В голове пронесся миллион мыслей. Он хотел рассказать ей о своих подлинных чувствах, но не знал, с чего начать. Она спасла его вопросом: – Вам что-нибудь известно о Майкле? – спросила она с беспокойством в голосе.

Он помотал головой и снова уставился в потемневшие небо.

– Я узнавал во многих лагерях беженцев, но пока ничего.

Она понимающе кивнула. Так много людей все еще считались пропавшими без вести и считались погибшими.

– Как Ингрид? – спросила она. – Она уехала из Амстердама с вами? Могу представить, как тяжело бы ей пришлось после войны.

Он кивнул:

– Да, я сопровождал ее, ей пришлось уехать, она не могла уехать в одиночку, не хватало сил. Сейчас ей гораздо лучше. Ее очень травмировало пережитое во время оккупации, но я отвез ее в отдаленную деревню на юге, и мы с Сариной сестрой помогли ей оправиться. Она познакомилась с приятным молодым человеком, с сельским жителем. Он, конечно, не такой видный, как майор фон Штраус, но добрый и обожает ее, и она уже ждет моего первого внучатого племянника или племянницу, – Йозеф просиял.

Он посмотрел на Ханну. Он должен был сказать или сделать что-нибудь, что передало бы все чувства, которые он испытывал к ней, все еще испытывал к ней.

Он выдавил из себя:

– Я очень благодарен вам, Ханна, – потянулся вперед и накрыл ее руку своей, очередная волна трепета разлилась по его телу.

Она опустила взгляд, явно удивленная его прямотой. Она отчаянно надеялась, что сможет разглядеть в его лице все, что он собирается сказать, но не может произнести вслух. Он больше не хотел выпускать ее руку из своей. Он глубоко вздохнул и решил, что просто скажет ей, что любит ее и не проживет без нее и дня.

В этот момент их окликнул голос у двери:

– Профессор Хельд, вот вы где! – они повернулись и посмотрели в серьезное лицо Изабель. – Я так рада, что застала вас.

Не желая смущать Ханну, он убрал руку. В конце концов, это была ее сотрудница. Та стеснительная молоденькая особа исчезла. Теперь это была женщина, которая очень серьезно относилась к своей должности и обязанностям.

– Привет, Изабель, – сказал Ханна, – Как там дела за столом?

Изабель ответила немного защищаясь, будто Ханна могла вернуться и оценить ее оперативность:

– Все в полном порядке, – отрезала она. – У меня есть кое-что для профессора, его письмо. Пойду и принесу его.

– Письмо! Мефрау Пендер, можете себе представить? – он изобразил притворный ужас. – До сих пор шлют письма!

Они оба тепло рассмеялись пока Изабель, исполняя свои обязанности, ушла за письмом.

Он хотел вернуться к тому, что хотел сказать, но Ханна затеяла возбужденную светскую беседу:

– Может быть, это новый курс алгебры. Помнится, вы говорили, что ваша уже давно устарела.

Изабель быстро вернулась с небольшим коричневым пакетом и положила его на стол. Штемпель был из Америки. Потом она вышла из комнаты и отправилась по делам.

– У вас есть друзья в Америке? – спросила Ханна, заметив его растерянное выражение лица.

Он помотал головой и молча развернул конверт. Оттуда выскользнули два листка бумаги. Один оказался письмом, на другом было математическое уравнение, знакомое ему очень давно, переписанное заново. Решенное. Он вскрыл письмо и прочел первую строчку, затем рухнул на стул у стола от избытка чувств.

Ханна забеспокоилась:

– Плохие новости? – нерешительно спросила она.

Не в силах говорить, Йозеф протянул ей письмо.

– Можете прочитать? – попросил он охрипшим голосом.

Она взяла письмо и прочитала его вслух.