Белый ворон Одина - Роберт Лоу

— Дерьмо, говоришь? — пробурчал красный от натуги Ньяль.

Я пожал плечами, а про себя подумал: «Ну, если это все наши неприятности…»

Как выяснилось, рано радовался. Потому что уже в следующий миг раздался возглас:

— Хейя, Торговец! Ты только посмотри на это…

Хаук Торопыга, чьи руки были заняты поклажей с телеги, указал подбородком куда-то вдаль и растерянно пробормотал:

— Никак джинны, Торговец? Ты помнишь их?

Еще бы я не помнил! Там, в Серкланде, маленький бедуин по имени Али-Абу много рассказывал нам о злобных демонах пустыни. Невидимыми летают они над землей, и лишь пылевые вихри отмечают их передвижение. Однако развлекаться серкландскими воспоминаниями было некогда. Потому что вдалеке виднелся именно такой смерч — снежная воронка крутилась на горизонте, медленно перемещаясь в нашу сторону. Остальные побратимы — а большинство из них впервые оказались в такой дали от дома — побросали свои занятия и с удивлением глазели то на приближавшуюся воронку, то на нас с Хауком. Во взглядах их читалось уважение к людям, которым довелось побывать в Серкланде и воочию увидать страшных джиннов.

— Вот уж не знал, что пустынные духи сюда забредают, — встревожился Хаук, поспешно сгружая свою поклажу обратно на телегу. — Да там, похоже, не один джинн…

Я вполне разделял его тревогу. То, что творилось в степи, сильно мне не нравилось. Хоть я и не мог объяснить, почему. Приглядевшись, я заметил, что снежных смерчей вправду несколько. Они росли в размерах, устремляясь в серо-стальное небо. Завороженный этой картиной, я не сразу разглядел всадника, который несся по степи, вовсю нахлестывая измученного коня. Он что-то кричал на полном скаку, но за дальностью мы ничего не могли разобрать.

Теперь уже все бросили работу. Колесо стояло на месте, но предстояло еще вколотить злополучную втулку. Рев так и остался стоять с молотком в руках, вместе со всеми наблюдая за приближавшимся всадником. Такая дикая спешка свидетельствовала о серьезной угрозе.

А через несколько минут мы смогли разглядеть его. Это оказался наш пропавший Морут-следопыт! Внезапно ветер поменял направление, и до нас донесся отчаянный крик:

— Буран идет!

Нам едва хватило времени, чтобы укрыться в балке. Мы успели распрячь часть перепуганных лошадей и спихнуть их вниз. Высота там была приличная — в три человеческих роста, да и склон очень крутой. Но выбирать не приходилось: мы попросту хлопнулись на задницу и съехали на дно балки. И как раз вовремя. Потому что в следующее мгновение буран добрался до нас. И был он безжалостным, как удар хлыста. Ледяная лавина обрушилась с жутким ревом, словно над нашими головами вопили и завывали разъяренные валькирии.

Мы сбились в плотную кучу — люди и животные — и бессильно слушали, как исходит в крике окружавший нас белый мир.

Солнечный свет плясал на воде, море накатывало и пенилось вокруг прибрежных скал. У самой кромки прибоя покачивался на волнах красавец-драккар. На берегу появился тощий мальчишка и неуверенной походкой направился к кораблю. Я наблюдал, как он приблизился к драккару и остановился, не зная, что делать дальше. Вот он встал по колено в холодной воде (башмаки болтаются на шее), крепко прижимая к груди узелок с нехитрыми пожитками.

На борту увидели мальчишку, сердито прикрикнули на него: «Шевелись, парень, — или оставайся с чайками». Кто-то перегнулся через борт и протянул ему руку. Рывок, и пацан уже стоит на палубе. Весла драккара приходят в движение. Корабль медленно отходит от берега и движется вдоль фьорда.

Это же я… Да-да, это я плыву на «Сохатом фьордов» вместе с Эйнаром Черным и его Обетным Братством. Тогда я еще не знал, что навсегда покидаю Бьорнсхавен. Я многого не знал — слишком уж мало мне было в ту пору лет…

— Пятнадцать, — уточняет одноглазый человек.

Он высокий и сильный. Не знаю, почему я так уверен в его силе. Ведь человек с ног до головы закутан в длинный плащ темно-синего цвета — цвета ночного неба, приходит мне на ум, — выглядывает лишь рука в перчатке, которая сжимает дорожный посох.

Он одноглаз, но его единственный глаз зорко и цепко взирает на мир. Словно крыса — сильная, опасная, — которая выглядывает из-под дымчато-серой копны волос, окутывающей физиономию человека. Глаз этот ярко-голубой, словно небо в летний день. Мне знаком этот человек.

— Всеотец, — прошептал я и вздрогнул, услышав его тихий смех.

Одноглазый, Седобородый, Сеятель раздоров, Вдохновенный, Неиствующий.

Один.

— Да, все это я… и не только это.

Человек кивнул, и вся картинка вдруг сделалась нечеткой, пошла рябью, словно отражение на воде.

— Священник Белого Христа рядом с Гудлейвом, — произнес он, и я увидел голову, насаженную на шест.

Это все, что осталось от человека по имени Гудлейв. Человека, в чьем доме я вырос и которого привык считать своим приемным отцом. Странное и дикое зрелище… И весь этот ужас учинил Эйнар Черный, с которым я сейчас плыл на корабле. Рядом с шестом стоял Каов — ирландский тралл, в прошлом христианский священник (я помню, как он говорил: священник не может быть бывшим, это на всю жизнь). Он стоял молча и глядел вслед «Сохатому».

— Можно было ожидать, что после смерти сыновей Гудлейва Бьорнсхавен прекратит свое существование. Однако священник Белого Христа не допустил этого. Он снова восстановил имение… и теперь все его жители служат Белому Христу.

В голосе Одноглазого прозвучала горечь. Но почему же он допустил такое? Почему не изгнал Белого Христа, этого мягкотелого южного Иисуса? Ведь он же, в конце концов, Один, отец асов…

— Так устроена жизнь, — пожал плечами бог. — Мы все принимаем то, что нам выткут Норны. Все… даже боги. Беда в том, что старые Сестры устали, они хотели бы отложить в сторону свой челнок и передохнуть. Однако такая возможность появится у них лишь после того, как пресечется линия Инглингов.

Это очень древняя династия. И Воронья Кость — как правнук Харальда Прекрасноволосого — тоже являлся ее частью. Так что же, выходит, Норны желают его смерти?

Одноглазый ничего не ответил, и я почувствовал, как в груди моей закипает гнев. Казалось бы, бог должен все знать о таком… Что ему соперничество какого-то Иисуса?

— Я знаю довольно, — раздраженно проворчал Один, — дабы, понимать: того, что я знаю, недостаточно. Однако это помогает мне не совершать то, что совершать не следует. В том-то и заключается подлинная мудрость.

В этот миг в небесах что-то загрохотало, и откуда-то из теней к нам устремился хищный серый клин. Бесстрастный взгляд янтарных глаз внимательно изучил меня. Затем волк приблизился к Одноглазому и любовно лизнул его затянутую в перчатку руку.

— Видишь, Фреки, — произнес бог, — он возвращается.