Белый ворон Одина - Роберт Лоу

Финн грозно развернулся в сторону хазарина:

— Это кто там блеет?

— Ты глупец, Финн Лошадиная Голова, — устало откликнулся Абрахам, — ибо берешься судить о том, чего не знаешь.

— Все предыдущие испытания — ничто по сравнению с тем, что нас ждет впереди, — добавил проводник, сделав широкий жест в восточном направлении. — Там простирается суровая и бесплодная пустыня, беспощадная к человеку в любое время года.

— А ты сам там был? — полюбопытствовал Гирт.

В ответ Абрахам надменно вскинул бровь.

— Я хазарин, — сказал он. — Мы повсюду бывали.

— А в Степи-то самой бывал?

После неловкого замешательства Абрахам вынужден был признаться: нет, там сам он не бывал.

— Но в этом нет нужды, — заявил он воинственно. — Ни один разумный человек не пойдет туда, где летом не найти воды для его стада. А уж тем более там нечего делать зимой. Все знают, что эти места… прокляты.

Последние слова Абрахам вымолвил с некоторой запинкой, как бы смущаясь своих суеверий. Однако никому и в голову не пришло смеяться над ним. Напротив, окружающие заметно приуныли. А я подумал: ну, что касается того места, где спрятаны сокровища Аттилы, уж оно точно проклято. Достаточно вспомнить, сколько жизней положили на то, чтобы построить гробницу, затем перетащить туда чертову гору серебра и тело гуннского вождя. Там, наверное, до сих пор толпятся духи замученных людей, и каждый порыв ветра разносит их горестные стенания.

— Значит, ты не сможешь нас провести, если мы все же решим идти через Степь? — грустно спросил Иона Асанес.

Абрахам мгновенно ощетинился.

— Я хазарин, и это моя земля, — с гордостью заявил он. — Я могу провести вас, куда угодно… за разумную плату, конечно.

— Ха! — не преминул влезть в беседу Финн. — Это не твоя земля, здесь правят русы. А сам ты всего-навсего обрезанный вымогатель.

— И что тебе видится разумной платой? — поспешил я вмешаться, заметив, как потемнело лицо хазарина.

Несколько мгновений Абрахам пристально глядел Финну в глаза — что, по правде говоря, свидетельствовало о немалой отваге, — затем назвал вслух сумму, за которую можно было купить небольшой хутор с прилегающими угодьями.

Не успел я и рта раскрыть, как Финн взревел раненым тюленем:

— Ах, ты степняк хитрожопый! А ржавчину с моих ятр не желаешь получить?

На лице Абрахама появилась злорадная усмешка.

— Что, совсем заржавели? — с притворным сочувствием поинтересовался он. — То-то мне казалось, будто у тебя при ходьбе что-то дребезжит. Зная тебя, можно было предположить, что это не монеты в мошне звенят.

— Не тебе судить о моих ятрах, хазарское ничтожество, — ответил Финн с широкой зловещей улыбкой. — Наши северные ятра выплавляются в такой жаркой печи, что твои собственные вмиг сгорели бы там… быстрее гагачьего пуха. А закаляются они на таком холоде, что, по сравнению с ним, нынешний мороз покажется летней жарой.

— Никак не возьму в толк, почему ты говоришь во множественном числе, — ухмыльнулся Абрахам. — Я слышал, будто вам, северянам, приходится делить одну пару на двоих.

— Тебя подло обманули, хазарин, — злобно прорычал Финн. — Да знаешь ли ты, что, когда я оголяю свой уд, чайки принимают его за мачту и садятся передохнуть? А когда решаю облегчиться и выставляю задницу за борт драккара, все киты в ужасе разбегаются! Еще бы им не разбегаться — если я извергаю огонь в сопровождении грома небесного. Мне ли бояться твоей ледяной пустыни! Для меня она просто еще одно небольшое море.

Вокруг начали собираться слушатели, всегда готовые насладиться хорошей перепалкой. Я тоже с удовольствием прислушивался к своему побратиму. По крайней мере это хоть на время отвлечет людей от тягот пути. А то, не ровен час, совсем озвереют от холода и голода и сцепятся по-настоящему.

— Если ты что и извергаешь, Финн Лошадиная Голова, то только фонтаны пустоты… смешанной с грязной водой. В точности, как твои хваленые киты.

Заявление хазарина вызвало одобрительные возгласы у публики. Финн недовольно поморщился.

— То, что мы до сих пор называли Великой Белой Зимой, является лишь ее жалким подобием, — продолжал между тем Абрахам. — Здешняя зима очень милосердна к людям. А вот истинная Великая Белая начинается в нескольких поворотах колеса отсюда к югу. Вы сможете узнать ее по ослепительному сиянию льда. После этого — если, конечно, вам повезет остаться в живых — времени у вас останется в обрез: ровно столько, сколько потребуется, чтобы воззвать к вашим языческим богам. Потому что очень скоро, Финн Лошадиная Голова, твой знаменитый уд треснет и обломится, подобно замерзшему прутику. И вот что еще я тебе скажу, мой бедный друг… У тебя нет никаких надежд отыскать свою гору серебра. Если ты когда и окажешься рядом с ней, то лишь потому, что степному волку надоест глодать твои кости, и он выплюнет их на пороге гробницы.

Финн лишь отмахнулся от хазарина пренебрежительным жестом (чем вызвал взрыв ликования в стане своих сторонников).

— Все вы такие, — сказал он. — Те, кому не повезло родиться в Скании. Все вы теряетесь на открытом пространстве — хоть в море, хоть в степи. Так уж вы устроены: боитесь покинуть свою уютную и безопасную норку. То ли дело мы, северяне из Скании. Уж нас-то простором не испугаешь, мы им любуемся с самого рождения. Для нас горизонт служит не границей, а приглашением вдаль. Великий Один вместе со своими братьями Вили и Be нарочно развесил звезды на ночном небосводе — чтобы мы могли направлять драккары в безбрежных морях. И благодаря звездам я всегда могу найти дорогу на любом расстоянии в пределах птичьего перелета.

Высказавшись, Финн горделиво вскинул голову и разгладил свои обледеневшие усы.

— А ты, сухопутное ничтожество, можешь болтать что угодно, — добавил он, насмешливо прищурив один глаз. — Все равно ты не видал ни одного кита в своей жизни.

Окончание его речи было встречено одобрительными «хейя!». Люди согласно кивали головами, хотя все прекрасно знали: когда дело доходит до ориентировки в открытом море, Финн не способен даже собственную задницу найти. Что касается живых китов, и о них Финн знает лишь понаслышке…

— Мне жаль тебя огорчать, северянин… Но твои боги здесь не помогут, — надменно произнес Абрахам. — Великая Белая не признает никого.

Чтобы положить конец затянувшемуся спору, я сказал:

— Но если ты говоришь правду и Степь никого не признает… Тогда выходит, что ты совершенно бесполезен в качестве проводника?

Мой довод срезал хазарина наповал, и он вынужден был с грустной улыбкой признать свое поражение. Правда, от улыбки не осталось и следа, когда я напрямик спросил: сможет ли он провести нас по Степи?

Абрахам долго молчал, что-то прикидывая в уме. Затем опустил взгляд и молча покачал головой.

Все посмотрели на Гизура. Тот пожал плечами и сказал с долей вызова в голосе: